Сёгэн снова растянул губы в бесцветной улыбке.
— Так вы, милейший, ничего не знали? Ну, мне пора.
Куробэй некоторое время в оцепенении провожал взором широкоплечую фигуру Сёгэна, которая медленно удалялась от него. Ему навсегда запомнился этот миг на улице Тэрамати на исходе зимы, этот холодный прозрачный воздух, пронизанный лучами солнца. Черная собачонка увязалась за Сёгэном и теперь трусила за ним следом вдоль глинобитной ограды.
— Гунэмон! Гунэмон! — позвал Куробэй.
Гунэмон оторвался от бухгалтерской книги, в которой он что-то записывал, и удивленно воззрился на отца, который вбежал в комнату, рывком отодвинув сёдзи. Ворвавшийся вслед за ним поток солнечного света слепил глаза, привыкшие к матовому тону бумаги, и Гунэмон различал только темный силуэт отца на пороге.
— Гунэмон! — снова воскликнул запыхавшийся Куробэй. Его беспокойный взгляд перебегал с места на место. Похоже, больше никого, кто мог бы услышать лишнее, в конторе не было.
— Говорят, наш командор все-таки довел дело до конца! Я тут сейчас встретил по дороге Сёгэна Окуно…
Куробэй говорил тихо, но голос его звучал взволнованно — как и можно было ожидать, поскольку речь шла о событии незаурядном.
Гунэмон не сразу сообразил, что отец имеет в виду.
— Ах, вы о том самом деле?..
— Ну да! — кивнул Куробэй, с удивлением видя, что сидящий на татами Гунэмон улыбается.
— Да ведь мы знать не знали, что так оно будет. Вам, отец, полагаю, особо беспокоиться не о чем. Ничего нам не грозит. Я думал, еще что-нибудь стряслось.
— Ох, боюсь, как бы не было у нас из-за этого неприятностей, — сокрушенно заметил Куробэй, чувствуя, что сердце так и колотится в груди. — Что они там натворили, на то была их воля, да только и нас оно может коснуться. Хоть мы вроде бы и ничего дурного не сделали… Тут все зависит от того, как его высочество сёгун посмотрит. Мы, правда, с самого начала с ними размежевались, да только… Эх, все равно скверно!
— И вы, отец, и я — мы оба с самого начала были категорически против. Кого ни спроси, это кто угодно подтвердит, — убежденно возразил Гунэмон. — А им теперь голов не сносить.
— Сомнений нет. Это же все равно, что стрелу в самого сёгуна пустить.
— Нам все равно ничего не будет.
— Да, вроде к нам претензий быть не должно. Мы ведь даже самурайские мечи уже не носим, никакого отношения ко всей этой истории не имеем… Если только привяжутся к каким-нибудь пустякам…
И отец, и сын, словно скорлупку цикады, сбросили с себя бремя моральных обязательств и ограничений, к которым обязывает звание самурая. Правда, они опустились по сословной лестнице на ступень ниже, но зато теперь чувствовали себя вольготно. Самураю приходится подтверждать свое самурайское звание: если надо кланяться, приходится кланяться, если прикажут что-то сделать, надо разбиться в лепешку, а сделать. Ну, а коли ты к самурайству не причастен, то с тебя и спроса нет. В этом вопросе что отец, что сын придерживались единого мнения. Убедившись, что Гунэмон его позицию полностью разделяет, Куробэй почувствовал, что страхи его понемногу рассеиваются.