— Ладно, хватит болтать! Только злишь меня попусту! — вскинулся Хаято, побледнев от гнева.
— Ну-ну, сударь, не кипятитесь! Лучше послушайте, что я вам хорошенького расскажу. Ведь мне, кроме вас, сударь, и поговорить-то не с кем. Я ведь понимаю, сударь, почему вас мои речи так рассердили. Это вы как самурай себя представляете на месте того бедолаги, которого заставили вспороть себе живот.
— Вот еще! С чего ты взял?!
Дзиндзюро насмешливо улыбнулся.
— А я не согласен. Я считаю, что братья эти поступили гнусно. Если уж совсем дураком заделаться, то можно, конечно, просто ради соблюдения приличий, так сказать, из чистой галантности впасть и в такое премилое настроение, чтобы вспороть себе живот…
Между прочим, пока такие придурки-самураи не перевелись, можно не волноваться — в стране будет покой и порядок. Взять хоть этого бедолагу, который себя порешил. Так это ж, можно сказать, его собственное заветное желание осуществилось. Ведь неровен час, он вдруг тоже заодно с теми сорока семью мстителями будет зачислен в «рыцари чести». Да что и говорить, чем не рыцарь чести?! Ну, ладно уж, самураи ломают комедию, но ведь что обидно — народ на этот балаган смотрит и восхищается.
— Что с них взять? Толпа — как птичья стая, галдит себе, — угрюмо ответствовал Хаято.
Похоже, Паук Дзиндзюро и явился только для того, чтобы высказать наболевшее — все, что он думал об этих обывательских толках и пересудах. В его метких и хлестких словах, как всегда, ощущалась скрытая сила. Может быть, оттого, что они слишком давно не общались, Хаято вдруг понял, что эти речи, навязанные Пауком, его просто бесят и слушать их больше невтерпеж. Все в этом человеке вдруг стало ему не мило — его ладная фигура, вечно горящие огоньком глаза, чересчур напористая манера разговора, которую так тяжело выносить. Конечно, все это было в Дзиндзюро и раньше. В какой-то момент ему удалось вызвать ответный жар в холодном сердце Хаято и тем самым увлечь его в весьма нежелательном направлении.
Хаято вдруг почувствовал: что-то изменилось.
Этот голос, в котором звучала скрытая сила, утомлял Хаято, угнетал его, повергал его в состояние странного раздражения и беспокойства. С чего это вдруг Дзиндзюро так разговорился? Откуда такой пыл? Ну, пусть несколько человек будут называть «рыцарями чести», ну, пусть толпа никогда не поумнеет — что с того? Почти не слушая продолжавшего без устали болтать Дзиндзюро, Хаято, чтобы хоть как-то поддержать свое впадающее в апатию и утратившее энергию движения сердце, упорно думал о том, что же послужило причиной такой перемены.