Как и все уважающие себя маги, мы жили на Острове, который остальное человечество старалось обходить стороной. И не только потому, что подступы к нему охраняли целые стада вечно голодных монстров — страшнее самого человека природа не придумала чудовища! Скорее потому) что в Остров еще надо было поверить, а иначе будешь весь свой век ходить по земле и никуда не придешь. Обыватели истолковали сие как знак того, что недостойный, решивший найти наш Остров, обречен на вечные скитания и так и будет ходить без остановки, пока не умрет от усталости и истощения, Брехня, досужие враки, распускаемые нашими старейшинами. Кстати, их коллективному творчеству принадлежит байка, сочиненная специально для нашей молодежи о том, что, покинув Остров без уважительной причины, ты на него не сможешь вернуться. Нужно, чтобы кто-то из тех, кто никогда не покидал Острова, узнал о твоем бедственном положении и пожелал вернуть тебя назад. Страшилка эта была сочинена специально для того, чтобы молодое поколение не шастало по большим дорогам внешнего мира, а также, чтобы предотвратить утечку мозгов. Однако для некоторых этот запрет был как красная тряпка для быка, В число зтих некоторых входил и мой отец, официально погибший в схватке с ^страукозусами пупырчатолапымик После него остались мы с сестрой, И я, как и следовало ожидать, довольно легко скатился на кривую дорожку.
Какое-то время мне все сходило с рук — как-никак сын героя! Но потом однажды все кончилось.„
Я отлично помню, как стоял на дне глубокой мраморной чаши под светом солнца. Кругом амфитеатром поднимались ряды, с которых на меня сверху вниз смотрели маги. Здесь собрались все, кто мог,—дома остались лишь старики, больные и матери с грудными детьми. Даже престарелые
J5
книжные черви, которым интерес н а была только иаука1 и те оторвались от своих конторок. И они все смотрели либо на меня, либо на Старшего.
— За преступления против человечества,— раскатывался его хорошо поставленный голос,— за особую жестокость и равнодушие к чужой жизни.,, за неуважение к традициям… Шестьдесят тысяч дней изгнания!
Кто-то присвистнул, кто-то охнул, кто-то возмущенно загомонил, Я лихорадочно подсчитывал. При средней продолжительности жизни на Острове порядка трехсот лет и моем нынешнем возрасте в сто двадцать лет я мог вернуться назад уже глубоким стариком.
— Последнее слово приговоренного! — прозвучал голос судьи,
Передние ряды заволновались.
— По кайся J — долетел до меня чей-то жаркий шепот. Наверняка старалась мать — Покайся, и тебе смягчат участь!