— Да уж не простого...
— Не простого! Это слабо сказано.
Он извлекает из пухлой папки стопку листов. Копии протоколов.
— Познакомься. Передаю дело в высокие инстанции.
И Помилуйко показывает большим пальцем в потолок.
— Сознался как на духу. А что ему оставалось?
Не отрываюсь от протоколов, пока не дочитываю до конца. Не сразу удается переварить прочитанное, чтобы представить картину преступления, совершенного человеком, которого в Колодине знали под фамилией Анданова.
Я вижу его в полутемном купе мягкого вагона. Сухощавый, настороженный, с головой, вдвинутой в плечи, он весь в ожидании... Колеса постукивают на стыках. Скоро разъезд Лихое. Их сосед только что покинул купе, напуганный стонами больной женщины.
Они остались вдвоем с женой. Все идет в соответствии с тщательно продуманным планом. Анданов растворяет в стакане чаю четыре таблетки нембутала. Пожалуй, достаточно...
Жена отпивает глоток: «Горчит». — «Пей, тебе станет легче». Беспомощная, привыкшая подчиняться беспрекословно, она покорно выпивает стакан. Через десять минут крепко спит.
Анданов прислушивается к ее дыханию. Он боится, что нембутал не окажет воздействия, жена проснется, начнет звать проводников... С затаенной радостью он думает о том, что дни жены сочтены: болезнь уже сотворила разрушительную работу, а этот переезд нанесет еще один удар. Врачи предупреждали: больная нетранспортабельна. Но кто может упрекнуть «любящего мужа» в том, что он не внял предупреждению, надеясь на чудо в областной клинике?
Жена... Единственный близкий и преданный ему человек. Но сейчас он боится ее. Она может, не желая того, в чем-то выдать его, дать следствию пищу для подозрений.
Анданов выскальзывает в коридор: никого! В тамбуре, открыв дверь заранее припасенным ключом, он соскакивает с подножки на неосвещенную сторону платформы. Никто не заметил его в Лихом.
Анданов надевает перчатки. Нож Шабашникова, старые сапоги, завернутые в чистую бумагу, лежат за пазухой. Теперь — к Савкиной яме, где ждет его спрятанный под ветвями ИЖ.
Через час, в полночь, он постучится в дверь Осеева. Перчатки его будут пропитаны горючим, но он не обратит на это внимания.
— Телеграмма из Иркутска, — скажет Анданов. — От дочери.
Он знает, что инженер с нетерпением ждет приезда дочери. Но в руке у мотоциклиста не телеграмма — нож. Остро отточенный клинок со странным рисунком у рукоятки — лев и пальмы.
Это третья и последняя встреча Осеева и Анданова. Первая состоялась двадцать лет назад. Рука убийцы через годы дотянулась до партизана, сумевшего избегнуть смерти в сорок третьем.