Медсестра удивленно взглянула на нее, но возражать не решилась.
– Хорошо. Она в тридцать второй палате на третьем этаже. Лифт за углом.
Эвелин не стала дожидаться лифта и, хотя обтягивающая юбка сковывала движения, взлетела по лестнице. От волнения забыв постучать, она влетела в палату.
Розалинда лежала на боку, свернувшись клубочком, как зародыш, от которого она только что избавилась. Отбросив эту аналогию, Эвелин приблизилась к кровати.
– Привет. Ты не спишь?
– Эвелин!
– Как ты себя чувствуешь?
– Наверное, хорошо. – Розалинда горестно вздохнула и заскулила: – Я должна была это сделать. У меня не было выхода… – И вдруг с силой добавила: – Ненавижу, что я женщина! Просто ненавижу, ненавижу, ненавижу!
Взяв ее за руку, Эвелин бережно откинула волосы с бледного лица сестры и мягко сказала:
– Когда все закончится, ты будешь чувствовать себя по-другому.
Розалинда разразилась душераздирающими рыданиями, и Эвелин прижала ее к себе, бормоча слова утешения, но сердце разрывалось от гнева на мужчину, по чьей милости ее младшая сестренка попала в переплет.
Эвелин огляделась. Палата была настолько маленькой, что в ней размещались только кровать, тумбочка и небольшой гардероб. Правда, была еще ванная. Эвелин не могла не подумать, в какую сумму обошлось Розалинде пребывание в клинике и откуда та раздобыла деньги.
– Хочешь рассказать мне, как это случилось?
– Что теперь рассказывать? – с горечью ответила Розалинда. – История вечная, как мир: парень встречает девушку, та подзалетает, затем выскабливается… Раз, два – и готово!
– Ты любила его?
Глаза Розалинды потемнели и омрачились.
– Думала, что да. А если ты спросишь, считала ли я, что и он меня любит, отвечу: да, и искренне.
– Почему ты мне сразу ничего не рассказала?
Розалинда зарделась и опустила голову.
– Я… я пыталась внушить себе, что ничего особенного не происходит. Думала, что разберусь сама. Коль скоро я вляпалась по собственной дурости, то сама же и должна выкручиваться, но… но… – Голос у нее дрогнул, и Розалинда снова разразилась слезами.
Заключив ее в объятия, Эвелин приговаривала:
– Ты глупая маленькая идиотка. К кому, как не к старшей сестре, обращаться, если у тебя неприятности? Ты должна была понимать, что в любом случае я приду к тебе на помощь.
– Я знаю, но ты всегда слишком занята…
Когда я ни позвоню, ты вечно куда-то спешишь.
На мгновение Эвелин почувствовала укол совести. Ее образ жизни действительно целиком подчинен делу, однако все равно семья в ее системе ценностей оставалась на первом месте.
– Но ты же знала, что для тебя я всегда найду время, – твердо сказала Эвелин. – Знай я, что у тебя неприятности, тут же бросила бы все дела и примчалась к тебе в Йорк. Ведь ты же не могла этого не понимать, дорогая?