— Читай! — сказала она дрожащим голосом.
Бруйеду прочитал статью и, опустив голову, пробормотал:
— Что я могу поделать?
— Гениальный ответ! — засвистела Соланж, — Итак, по твоей милости уже набрасываются на меня. Я испытала унижение, возмущение, а ты не нашел в себе элементарной искры негодования.
— Ты могла бы и не писать предисловия.
— Прекрасно! Тогда ни один издатель не взялся бы за твою книгу.
— Тогда книга не вышла, и все было бы прекрасно, я полагаю.
Соланж всплеснула руками, хрупкими и тонкими как крылья:
— Великолепно! А мой муж? Что сказал бы мой муж, если бы мы не опубликовали книгу? Чтобы сохранить наш союз, чтобы ты не лишился меня, я согласилась покровительствовать чудовищу, и так-то ты благодаришь, отвергая мою жертву, которую я принесла! Ах! Вы, мужчины, роковое несоответствие! Ваш эгоизм растянут до бесконечности! Если бы я знала…
— Если бы ты знала что?
— Нет…ничего, — сказала Соланж, проглотив комок злости, — Я не пришла не для того, чтобы тебе насолить, а разработать план действия.
— Опять! — заскулил Бруйеду.
— Да! — закричала Соланж, — Ты думаешь, что я сдамся и не защищу своего любовника, свою любовь и свое реноме не сказав: «довольно, любезные!». Я взяла на себя ответственность за твой дебют в литературе. Ты проиграл первую партию. Надо выиграть следующую…
Бруйеду, моргнув глазами, тихо спросил:
— Что ты имеешь ввиду, моя Соло?
— Надо написать еще одну книгу, произведение, шедевр, чтобы заткнуть глотку нашим гонителям.
— Еще одну книгу?
— Да, — сказала Соланж, — И на этот раз ты напишешь ее сам.
— Но я не смогу, — сказал Бруйеду, и настоящие слезы навернулись ему на глаза.
— Или ты сочинишь новую книгу, или я навсегда исчезну из твоего окружения, выбирай, — объявила Соланж.
Бруйеду выбрал книгу.
* * *
В течение 37 дней Бруйеду искал новый сюжет. На 38 день он признал, что разумно было бы написать роман без сюжета. С неистовством он включился в работу. Произведение должно получиться странным и привлекательным. Бруйеду изображал все, что ему приходило в голову, презирая самую элементарную логику и синтаксис. Он безмятежно аккумулировал грамматические ошибки и незнание пунктуации. Он исследовал поочередно мысли коня-скакуна и утомленного микроба, застигнутого врасплох. Он плодил героев, умиравших через 10 страниц; героинь, меняющих имена и цвет кожи по обстоятельствам. Он в поэтических выражениях воспевал содержимое ночного горшка, а лексиконом сантехника — юную провинциалку, рвущую сирень для своей матери. Время от времени, он прерывал свой рассказ фармацевтической рекламой или припевом песни, или деловой перепиской, а также скабрезной руганью против общества, или уравнением с двенадцатью неизвестными. В общем, это выглядело абсурдно, дико, но очень ново и очень самобытно.