И все-таки, как скоро выяснилось, у них тоже были свои слабости. Они любили крикет. А в этом деле Джозеф Уэллс мог оставить позади себя кого угодно. В ученье он в свое время не отличился, к профессии своей тоже интереса особого не почувствовал да и в лавке не мог долго высидеть, но вот мяч всю жизнь гонял с истинным увлечением. Джозеф стал профессиональным крикетистом, и семье теперь было на что прожить.
Впрочем, ему грозила обычная судьба профессионального спортсмена. С возрастом — а он и без того начал выступать очень поздно — или после первой серьезной травмы он мог оказаться никому не нужным. Так и случилось. Джозеф сломал ногу, и семья начала голодать. Правда, к этому времени в лавке продавались уже не только тарелки и чашки, по и принадлежности для крикета, но это разве что спасало от голодной смерти.
Теперь Уэллс-старший окончательно понял, что был всегда неудачником. Жена это поняла много раньше.
В доме было мрачно, не прибрано, голодно. День за днем проходили в неподвижной молчаливой тоске. Чисто вымытые, отутюженные, обштопанные дети уходили в школу из мрачного, грязного, тесного дома. Мать кое-как споласкивала тарелки и, подумав, не забыла ли она наказать им, чтоб они никому — не дай бог! — не сказали, что получили на завтрак по две картофелины и по кусочку селедки, садилась записывать в дневник свои обиды и огорчения.
Она никогда не была какой-нибудь хохотушкой и всегда считала, что истовая религиозность вполне заменяет суетное веселье, но теперь у нее все плотнее сжимались тонкие губы и все неподвижнее делался взгляд.
Едва подрастут дети, она оставит и этот дом, стоивший ей здоровья и молодости, и этого неудачника, доставшегося ей в мужья (на все воля божья!), и вернется туда, где не знала этой тоски и этих забот,— в старый дворянский дом, куда ее когда-то отдали горничной и где она теперь по возрасту и опыту своему может претендовать на положение экономки…
А Герберт любил этого неудачника. Да ему и в голову не приходило, что отец у него неудачник. Это был отец, которого бы всякий мальчишка себе пожелал. Его знали и о его победах вспоминали все крикетисты в округе. А потом, когда он не мог больше играть, они ходили на дальние прогулки втроем — он, отец и старший брат Фрэнк, и отец столько интересного рассказывал им о животных, растениях, о сельской местности, где так давно уже жили Уэллсы.
Взрослый Уэллс будет потом всю жизнь, из романа в роман, любовно описывать эту вот сельскую Англию и с неохотой описывать город…
Эти Уэллсы все друг друга стоили.
Фрэнк, например. Вроде бы совсем уже удалось вывести его в люди — так нет, не выдержал благоприличной жизни. Поначалу устроился очень удачно — приказчиком в мануфактурной лавке. Выгнали. Правда, не по его вине. Ну, поискал бы хорошего хозяина, порядочного. Не стал. Сделался бродячим ремесленником. Работа как раз по нему: не столько работает, сколько болтается по окрестностям и чешет язык с каждым встречным и поперечным.