Но Герберт и того хуже. С ним совсем сладу нет.
Сначала тоже казалось, что он подает надежды. В школе говорили, что он способный. Но куда девались эти способности — непонятно. Из одного магазина прогнали, из другого сам сбежал. Только и годится на то, чтобы книжки читать. Наверно, все на свете книжки уже прочитал, а все читает, читает…
…Дальше произошло непонятное. Книжки,которые мешали жить, сделались средством к жизни. Сперва Герберта взяли в помощники учителя, потом в студенты к профессору Хаксли — в Лондон выписали, дорогу оплатили, стипендию дали.
Да, Герберт поднимался все выше и выше. Он стал преподавателем университета и автором учебника биологии, журналистом, писателем. В двадцать девять лет его узнала вся Англия,в тридцать с небольшим — весь мир.
Рядом с мальчиком и юношей Уэллсом не было биографов и летописцев. О годах, проведенных в Бромли, и о первом появлении в Лондоне рассказал нам сам Уэллс в своей автобиографии ив нескольких романах. Об Уэллсе —признанном писателе — немало рассказали другие.
Он был небольшого, совсем небольшого, роста, полноватый, со слишком длинными руками и теноровым голосом, неожиданным для человека такой комплекции. Когда он бывал очень усталым или подавленным, то казался человеком сдержанным, когда бывал в особенно хорошем настроении, то казался человеком превосходно воспитанным. В иных случаях нельзя было сказать ни того, ни другого. Зато почти всегда можно было заметить, как ему все на свете интересно.
Перед нами мелькают кадры старой кинохроники. Вот сходит с самолета прилетевший в Москву Уэллс. Выходит, здоровается. Лицо замкнутое. Он не смотрит в камеру— еще одну камеру из тысяч, нацеленных на него за годы успеха. Но вот он быстро обернулся, что-то сказал, и видно — до чего ему все интересно! Вот он у академика Павлова. Сотрудники уселись в ряд для групповой фотографии. Посредине Узллс. Но как хорошо, что снимает кинокамера, а не фотоаппарат! Фотография могла бы и не получиться. До чего неспокоен Уэллс, как он смотрит все время по сторонам, как не сидится ему на месте! Потом вместе с Павловым он смотрит обезьян. И опять у него другое лицо — внимательное, спокойное, освещенное доброй улыбкой.
Говорят, первое впечатление он производил самое заурядное, а потом чем дальше, тем больше поражал тех, кто рядом. В своих книжках он тоже любил начинать с привычного и заурядного, место действия выбирал всем знакомое и героев своих не наделял ни красотой особой, ни красноречием. Но терпения у него хватало ненадолго. С обычными людьми начинали случаться необычные вещи. Обстановка стремительно менялась. Совсем недавно герой бродил по лесу, напоенному запахами смолы и хвои, валялся на траве, сидел и писал у открытого окна своего домика, и вот уже нет ни леса, ни травы, ни дома — только выжженная земля и посреди нее треножники марсиан. Только что рассказчик сидел в уютной комнате Путешественника по времени — и вот уже вместе с ним переносится умственным взором во времена, отстоящие от нас на сотни тысячелетий. Едва успел зауряднейший мистер Бедфорд, неудачливый коммерсант, самоуверенно вознамерившийся, написав пьесу, поправить свои дела, пообжиться в домике, который он снял в какой-то богом забытой деревушке,как появляется перед ним человек необычайный, и судьба самого Бедфорда тоже становится совершенно необычайной…