— С каких?
— Что?.. А-а… Да сразу как-то и не определишь. Надо сказать, он был толковым журналистом. Европейского класса. Умел зa малым увидеть тенденцию. Но вот с дипломатией было похуже. Он пришел в журналистику на волне гласности. Институт цензуры, когда приходилось лавировать, был ему незнаком. Грешил прямолинейностью, субъективизмом в оценках. Поначалу это даже приносило свои дивиденды, восхищало не привыкших к подобному свободомыслию читателей и раздражало областное начальство. Прежнему главному редактору Зырянову Сергею Вениаминовичу пару раз пришлось давать опровержения, извиняться и однажды даже объясняться в суде. Но Козлов был его любимчиком, отделывался сравнительно легко. Знаете, говорят, запретный плод сладок. Пашу зашкаливало. Потом времена изменились…
— Когда, простите?
— Что когда?
— Когда изменились времена для Козлова?
— Да нет, не для Козлова, вообще изменились. Много сладкого есть вредно. Соревнования по бою без правил закончились, стали появляться правила.
— Журналист европейского уровня, который имел способность за малым увидеть тенденцию, вышел из игры? — вскинул брови Евгений. — И кто же их, эти правила, ввел?
Полянский потеребил кончик носа, поморщился,
— Не то, — сказал. — Я не так выразился или вы меня не хотите понять?
— Отчего же, я хочу.
— Паша Козлов, будучи баловнем судьбы, привык бить ниже пояса. И не получать при этом сдачи.
— В начале нашей беседы вы назвали его честным человеком?
Евгений уже не сомневался, что Полянский по какой-то причине недолюбливал Козлова, но от вопроса об их взаимоотношениях удержался.
— Вы читали его статьи? — спросил Полянский.
— К сожалению, еще нет.
— Познакомьтесь. Их можно взять в читальном зале библиотеки. У меня была папка с ксерокопиями, но я ее подарил.
— Кому, если не секрет?
— Зачем это вам?.. Впрочем, не секрет. Пашиной маме Алевтине Васильевне. На поминках. Да… Так вот, представьте себе, что правила игры, предусматривавшие разрушение старой системы, развенчание идеологических противников перестройки, разоблачение перекрасившихся коммунистов и прочее, сменились, скорректировались требованиями созидательной политики, которую повел новый губернатор Гридин. Представили?
— Представил, — улыбнулся Евгений не столько снисходительному тону, избранному Полянским для беседы с дилетантом, сколько обилию газетных штампов в его лексиконе.
«Неужели он так и с женой разговаривает?»
— Ну так вот. Обновленная администрация объявляет о намерении восстановить развалившуюся промышленность. Павел делает вывод о намерении губернатора прибрать ее к рукам. Спецслужбы обнаружили и обезвредили взрывное устройство на маршруте губернатора. Появляется статья Павла, в которой он пытается доказать, что покушение сфальсифицировано, и сравнивает это ни много ни мало с покушением… эсерки Каплан на Ленина в августе 1918 года, которое развязало руки Чека и стало для большевиков оправданием «красного террора». Дальше! Губернатор собирается начать строительство городка для военных. Паша пишет об альянсе администрации с Минобороны и командованием флота, о концентрации силовых структур. Ну и… прочее. Его уважают, с ним считаются, пытаются образумить, объяснить, что время «шоковой терапии» прошло, что нападки и вражда не несут позитивного начала. Ему предлагают должность заместителя главного редактора — он отказывается; предлагают квартиру — совершенно законно, в порядке очереди. Он не просто отказывается, а отвечает на это статьей… о чем бы вы думали?.. О сталинских принципах руководства творческими союзами, которую заканчивает примером из собственного опыта: губернатор-де хотел его купить, предложив квартиру через подчиненный себе союз!