- Так вы ведь обувщики! - сказал армянин, разгадав их мысли, заслоненные водопадом слов.
- А что?
- А кожевенники у вас богаты товаром?
- Откуда? В прежние-то разы вы сами привозили кожу.
- Кожу? Кожу-то я везу, да я еще и у вас прикупил бы.
- По чему? - замерли обувщики.
- А какая у вас цена?
- Стояла по пятьдесят, да кончилась.
- Я взял бы хоть по семьдесят. Сколько бы ни было!
Обувщикам показалось, что снится им сон.
- Зачем?
- Ваш государь скоро пойдет в новый поход.
- Слух такой был. Сегодня с утра у него в саду послов принимали, а после совет собрался.
- Войскам, что из Индии шли, приказано остановиться. Тем, что до Аму дошли, велено через реку не переправляться. Тем, что дошли до Бухары, стоять в Бухаре. Остальным - остановиться там, где находятся.
- Верно. Из тех, что с повелителем сюда дошли, никого не распускают. Это похоже на новый поход.
- А кожи при чем? - любопытствовал другой обувщик.
- Ежели новый поход, понадобится новая обужа на всех. Так? - рассуждал совсем разомлевший армянин и сам отвечал: - Так! Ежели остановлены в Балхе, значит, поход не на север пойдет? Так? Так! А ежели не на север, придется обойтись той кожей, какая есть под рукой. Так? Так! Ведь босыми пятками вашим воинам сверкать негоже? Нет, негоже! А значит, сколько за нее ни спроси, возьмут. Так? Вот и цена!
- Такой не было!
- Такого и войска не было. Оно с каждым походом растет. Как русские поют: одного ордынца разрубишь, два ордынца встают. Теперь у вашего государя такая сила, что, стой она без войны, она все ваше царство съест. Теперь ей надо без передыха воевать. А чтобы ей идти, ей обужа нужна, а на обужу - кожа. Так?
Узнав о словах армянина, каждый попытался сохранить их для одного себя, втайне. Но мгновенье спустя знали уже все: на кожу будет небывалый спрос, а по спросу - и цена.
Осторожные обувщики и шорники припрятали свои скудные кожевенные запасы. Башмачники припрятали туфли и сапоги, оставив на полках и ковриках только каблуки и набойки, да и на эту мелочь оживился спрос.
Днем Геворк Пушок сколько ни толкался по тесным базарным переулкам, ни в лавках, ни в караван-сараях уже не видел он ни клочка кожи. И душа его возликовала, хотя и скрывал он ликование и нетерпение на своем лице.
Забрел он в караван-сарай и к Мулло Камару. Мулло Камар вежливо подвинулся на своей истертой коже, но Пушок побрезговал на нее садиться, присел на корточках и, будто невзначай, спросил:
- Не слыхали, не продает ли кто кож?
- Кож?
- Нет ли где продажных?
- А цена?
- Прижимать не стану.