— Спятил. Как есть, сдурел. Ну, если тебя не тронет – так всем остальным точно небо с овчинку сделает. Что ж ты за зверь такой, Кириллыч… А Танька – да какой с неё толк, кроме этого?!
— Иди-ка ты, Денис, покури, на воздух. Мне с Москвой поговорить надо. Сейчас рассветёт, и станет некогда.
— Знаешь, Кириллыч, о чём я думаю?
— Нет. Я не читаю мыслей.
— Я думаю, что лучше: уметь такое, как ты, или – всё-таки не уметь?
— Мне – лучше уметь, Денис.
— Вот. Это точно, — Шульгин сгрёб с тумбочки папиросы и спички и, громко кряхтя и топая, вышел.
Городецкий слушал, почти не перебивая. Пачку бумаги извёл, поди, промелькнуло у Гурьева в голове. Была у Городецкого такая привычка – во время беседы и сопутствующих раздумий черкать на бумаге непонятные никому, кроме него самого, каракули. А уж в его сокращениях слов, оставляемых на служебных бумагах в виде резолюций, могла только Скворушка разобраться – бессменная секретарша сначала Вавилова, а потом – Городецкого. По наследству. По прямой. Гурьев улыбнулся своим мыслям.
— Ну, Гур, — присвистнул Городецкий. — Это ты сам раскопал? Волкодав.
— Да, конечно, — Гурьев вздохнул. — Такое бы я ни за что не потянул. Местные кадры, Варяг. Люди просто валяются на земле, никто и не думает подбирать.
— Давай мне сюда их, таких.
— А я с кем работать буду?! Пылесос ты московский, вот ты кто. Скажи, лучше, что там с этим бесом, Рыжухиным. Есть что-нибудь на него?
— Есть, — Городецкий помолчал. — Его в тридцать втором из ленинградского отдела попросили.
— Оп-ля. А за что?
— В бумагах ничего умного не написано. А людей – иных уж нет, а те – далече.
— Ниточки какие?
— Нет. Ничего. В смысле – ничего интересного. Фамилия, имя, — настоящие, описание внешности – сходится, так что мы быстро управились, как видишь.
— И что посоветуешь?
— Совет тебе мой – короткий: актируй его к едрене фене.
— Я сейчас не могу.
— Я понял. Три дня хотя бы продержишься?
— Три – продержусь. А что ты успеешь за три дня?
— Я много чего успею. Жди нового уполномоченного по губе и чистильщиков. Больше двух дать не могу – подключите местные кадры по прибытии.
— Да это же просто царская щедрость, Варяг.
— Ты знаешь – чем могу. Жизнь за царя.
— Ладно, Сусанин. Как там девушка Надя?
— Жива твоя Надя, жива. И будет жить. Всё, работай, Монтессори.[87]
— И тебе, Варяг, не болеть.