— Я…
— Не боись, хлопец. Выходим твою царевну, — усмехнулся в бороду мужик. — Как новенькая будет.
— Царевну?! — уставился на него Михаил.
— А чего ж, — кивнул хозяин. — Вылитая царевна, как на картинке. Ничего. Ты сам-то чей?
— Из Сурожска, — ответил Михаил и опять покраснел.
— Из крымских, значит, — вздохнул мужик. — Ну, всё одно – казак, он и есть казак. Ты, главное, того. Возвращайся, хлопец. Живой возвращайся, смотри!
— Я вернусь, — Михаил вскинул голову. — Я обязательно вернусь. С победой.
— С победой ли, нет ли, — опять усмехнулся мужик, — оно видно будет. Кто кого победит. А, главное, зачем. А ты возвращайся. Дело твое молодое, жить да жить, детишек растить. А воевать? Воевать никогда не к спеху. Иди, хлопец. Ей отдыхать надо, сил набираться, а тебя служба ждёт. Иди.
Михаил кивнул, проглотил комок в горле и перекрестился на иконостас в углу. Под иконами горела маленькая лампадка. Совсем как когда-то дома.
Мужик вздохнул, тяжело поднялся, шагнул к Чердынцеву, приобнял за плечи, встряхнул. Потом трижды коснулся колючей жёсткой бородой его лица:
— С Богом, сынок. С Богом – оно вернее выходит-то!
Сталиноморск. Октябрь 1940
— А потом? — Гурьев поднёс руку к горлу. — Чердынцев. Что было потом?!
— Потом я вернулся, — хмуро сказал Чердынцев. — В двадцатом. Мы стали прорываться сюда, в Крым. Не успели. Ну, и, сам понимаешь. Надо было жизнь налаживать. И вообще. Я стал красным военмором, а она… Мы поженились в двадцать первом. Я даже поверить боялся, что она согласится. Мне ничего не надо было. А дальше ты знаешь.
— Ты знал, кто она и откуда?
— Нет, — Чердынцев покачал головой. — Откуда?! Откуда?! Она сказала потом. Знаешь… Я не поверил. Вот – не поверил. Решил, что она… Она вообще бывала немного не в себе иногда. Нет, я понимал, конечно, что она из какой-то такой семьи. Но это?! Ты только представь себе! Она ведь никогда ничего не рассказывала о своём прошлом. Никогда даже ни пол-словечка. Словно с луны свалилась. Я догадывался, понимал, что все – все её погибли. Но… И вдруг – такое. Как обухом по голове! Нет, как хочешь, но я не поверил. Разве – в такое – можно поверить?!
Она отрезала это, подумал Гурьев. Сознательно, или нет, — просто отрезала от себя. Иначе невозможно жить. Ходить по этой земле и знать, что где-то рядом ходит тот, кто стрелял в твоего отца, в твою мать, брата, сестёр?! Невозможно. Мне легче. Мне куда легче.
— Когда она сказала тебе об этом?
— Когда Дарья… Когда узнала, что беременна. Тогда и сказала.
— А ты не поверил.
— Нет. Я и сейчас. Я не знаю, понимаешь?! Вроде бы сходится очень многое. Я же пытался разузнать кое-что. И узнал.