Мишима отпустил хватку только тогда, когда решил, что Гурьев готов. И события не заставили себя ждать.
Вечер складывался удачно. Гурьев закончил партию, получил выигрыш и посмотрел туда, где маячил у стола Флинт, пытаясь дотянуться без скамеечки до шара, лежащего почти в центре стола. Ухо уловило явный звуковой диссонанс, и Гурьев, расфокусировав зрение и тем самым увеличив угол обзора, увидел, как давешний громила, не пряча намерений, надвигается на него. Гурьев развернулся, запрыгнул на стол и уселся поудобнее, опершись на кий. Сняв очки, он близоруко прищурился и просиял:
— А, дружище. Давно не виделись. Как жизнь?
— Сёння не побегаешь, шустряк, — пообещал бандит и схватил Гурьева за рукав.
Гурьев подмигнул даже не бледному, а серому Флинту, которого зажали с двух сторон, и соскочил на пол:
— Ну, пойдём на воздух. А то жарко тут что-то.
Теперь бандиты, оставив Флинта, взяли Гурьева в «коробочку»: двое по бокам, один впереди и один сзади. В таком составе они оказались на заднем дворе.
— Бить будете, да? — дрожащим голосом спросил Гурьев.
— Поучим маленько, — с некоторым оттенком благодушия проворчал бандит, отступая на шаг и поплёвывая на ладони.
— Ты добрый, — Гурьев медленно вдохнул воздух животом и приготовился.
Это хорошо, что ты добрый, подумал он. Умрёшь быстро.
В следующий момент шея бандита непостижимым образом оказалась зажатой между ног Гурьева. Раздался противный хруст, и бандит начал оседать. Ещё до того, как тело коснулось земли, двое других, думавших, что они держат Гурьева, тоже отправились в Пустоту: один – с вбитым внутрь черепа носом, второй – с размозжённой гортанью. Всё – беззвучно и практически бескровно. Так, как учил Нисиро-о-сэнсэй.
Мишима осторожно опустил на землю четвёртого, стоявшего на атанде, и скользнул к месту схватки. Осмотрев трупы, повернул голову к Гурьеву:
— Хорошо. Но на будущее – работай молча, не болтай. Сбиваешь дыхание.
— Прости, сэнсэй. — Гурьев покаянно склонил голову набок.
Схватка принесла возбуждение, ранее им не испытанное. Гурьеву потребовалось почти две минуты, чтобы прийти в норму. Не было ни страха, ни жалости. Они сами выбрали смерть, подумал он. Сейчас или позже – никакой разницы. Я – только провожатый.
Когда четвёртый из бандитской команды открыл глаза, то решил, что находится в аду: было темно, воняло какой-то дрянью, а над ним склонились два аспидно-чёрных лика с глазами, но без ртов, носов и ушей. Бандит хотел крикнуть, но из горла просочился лишь тоненький, едва слышный писк. В то же мгновение на его лицо легла жёсткая рука, холодная и шершавая, как наждак: