Люди попадались любопытные, и не только за бильярдным столом. Нешуточное увлечение историей, вместо которой в школе пичкали каким-то убогим суржиком под громкой кличкой «обществоведение», привело Гурьева за другой столик зелёного сукна – ломберный. Его феноменальная память в девяносто девяти случаях из ста обеспечивала ему подавляющее превосходство над остальными участниками карточных баталий, которым Гурьев вовсе не спешил пользоваться. А если пользовался – то с результатом. Как, например, в тот вечер, когда в «Метрополе», некогда фешенебельном московском отеле, а ныне гостинице для приезжающих в командировку из провинции большевиков, судьба свела его с Петром Захаровичем, как сам себя называл этот человечек. Кто-то услужливо растолковал Гурьеву причину, по которой товарищ Ермаков сделался знаменитостью и героем. Такого шанса упускать, конечно же, не было никакой возможности.
Гурьев с интересом вглядывался в заурядное лицо, полноценно выражавшее только одну эмоцию – преувеличенное до гротеска сознание собственной значительности. Как может человек сотворить такое – и ничего, на самом-то деле, не чувствовать?! Цареубийца. Да нет, просто убийца. Даже не палач – так, сбоку припёка. Мелкий бес. А вот поди ж ты – в историю протиснулся. Высокий, сухой, неспокойный, и глаза – сизые какие-то. Может, от водки? Ермаков был уже здорово пьян:
— А ты знаешь, сынок, кого я за руки держал?
— Кого?
— Э-э. Куда тебе знать! Теперь времена другие. Царя я держал, сынок. Николашку. Кровавого. Это я первую пулю в него всадил. Я! Медведев в царицу стрелял, а Юровский вообще…
— Ну, Пётр Захарыч, — подобострастие Гурьева лилось на открытые раны ермаковского тщеславия широкой, полноводной рекой. — Даже поверить невозможно, что такой человек, как вы… Живая легенда. Железная гвардия. Как это важно – вовремя родиться. Я вот – опоздал. Революция… Да! Неужели вам не было страшно?
— Ну, чего ж, — потупился Ермаков. — Было. Было страшно, сынок. Ещё как. Всё-таки – такое дело, сам понимаешь. Не каждый день… Приходится.
— А болтают, что только Николашку пристрелили. А царевен потом обменяли?
Гурьева не слишком интересовали криминалистические нюансы. Он знал, что убили всех, — иначе не могло быть. Только так и должно было случиться. Никто из Семьи никогда не согласился бы на тайную жизнь, жизнь, по сути своей, самозванца. В силу многочисленных своих знакомств, в том числе в рядах красного дипкорпуса, Гурьев много слышал о лже-Анастасиях и даже лже-Алексеях. Единственное, что его интересовало – почему именно эти двое? Почему – не другие?