Смысл жизни (Омильянович) - страница 3

Солдаты вставали с земли и поднимали руки. Загдан поднялся медленно, провел рукой по мокрому лицу и остановил свой взгляд на вражеских солдатах. Первый раз за несколько дней этой горькой войны он увидел их так близко и отчетливо. Он не испытывал тревоги и, наверное, не сумел бы определить чувство, которое им овладело. Он перевел взгляд с их касок на ожесточенные лица, грязно-голубые гимнастерки с завернутыми рукавами и на оружие, которое они держали в руках.

— Хенде хох! — крикнули ему, когда только он один остался стоять с неподнятыми руками. Он не реагировал. Несколько немцев отделилось от цепи. Три ствола уперлись в грудь Загдана. Он не дрогнул. Стоял, словно врос в землю. На него закричали, ткнули стволами. Он не поднял рук. Один из немцев отошел на шаг и поднял винтовку, но кто-то из командиров схватил ее за ствол и заорал, чтобы не стреляли…

У них забрали ремни, вывернули карманы и вещмешки. Под град насмешек и издевательств их погнали в сторону Замбрува.

* * *

Это был обширный учебный плац 71-го пехотного полка в Замбруве. Теперь он служил лагерем для военнопленных. Немцы сгоняли сюда тысячи польских солдат, а иногда и гражданских лиц. Вокруг плаца гитлеровцы поставили грузовики, а на них — станковые пулеметы, стволы которых были направлены на беззащитную людскую массу.

Когда темнело, с машин раздавалась команда «Ложись!», и все пленные вповалку падали на землю. Никто не смел пошевелиться до рассвета. Ночью то и дело вспыхивали фары автомашин и ослепляющие снопы света вырывали из темноты тысячи съежившихся, дрожавших от холода людей.

Среди пленных был и Вавжинец Загдан. Днем он ходил по плацу отяжелевшим шагом, останавливался, слушал разговоры, переполненные горечью. Сам он почти ни с кем не разговаривал. Лицо его почернело еще больше, вытянулось от голода и жажды. Только глаза старались заметить все в этой новой обстановке. Он смотрел на толпы людей, бросавшихся к ведрам с водой или кусочкам хлеба, которые немцы ради потехи бросали пленным. Он смотрел на умирающих раненых, которым не оказывали никакой помощи. Он смотрел на сапоги шатавшихся вокруг плаца немцев и насмехавшихся над покоренными поляками.

А когда вечером раздавалась команда ложиться на землю, он ложился вместе с другими. Закутывался в шинель, подкладывал руку под голову и, глядя в усыпанное звездами небо, думал о поражении, о судьбе многих тысяч таких, как он, о том, что принесет завтрашний день. С беспокойством прислушивался к грохоту танковых колонн, проходивших по улицам Замбрува.

На второй день на плац явился немецкий офицер и выбрал несколько десятков пленных, и Загдана тоже. Их окружил конвой и погнал к ближайшим пустовавшим казармам, перед которыми стояло бесчисленное множество повозок польского обоза. Пленным приказали выгружать содержимое и переносить его в подвалы казарм. На повозках были шинели и ботинки, хлеб и консервы, упряжь и ящики с боеприпасами.