Ждать пришлось не долго. Едва они успели сделать по глотку воды и вытереть с лица пыль, как несколько снарядов разорвалось на шоссе, в деревне, на окраине Замбрува… Орудия перенесли огонь дальше. Сразу после этих разрывов на поле появились цепи немцев, а на шоссе показались мотоциклисты. Загдан и пулеметчик, у которого был станковый пулемет, прошлись очередью по мотоциклистам. Двое из них были тут же убиты; один мотоцикл загорелся. Немцы залегли и открыли огонь. Снова ударили вражеские орудия. За первой цепью показалась вторая, которая, изогнувшись в широкую дугу, старалась охватить обороняющихся с востока и запада. На шоссе послышался грохот приближающихся танков.
Группа обреченных продолжала бой. Винтовки и минометы немецкой пехоты обрушили свой огонь на зеленый островок кустов и деревьев, где укрылись отступающие. Разрывы мин забрасывали их землей и сбитой с деревьев листвой. Немецкая пехота медленно, но неумолимо затягивала вокруг оборонявшихся петлю.
Вавжинец Загдан непрерывно стрелял по наступавшим. Пот склеивал свалявшиеся под каской волосы, заливал глаза, проделывал глубокие борозды на его запыленном лице. Но Загдан ничего этого не замечал. Его ручной пулемет замолкал лишь ненадолго, когда Загдан протягивал руку ко второму номеру за новым магазином. То и дело его обдавали песком рвущиеся поблизости мины. Он не видел этого — не хотел видеть. Глядя перед собой, он бил и бил по ползущим бурым фигурам, так что даже ствол пулемета сделался фиолетовым. Иногда, когда промахивался, сквозь стиснутые зубы он бросал проклятье и снова прижимал приклад к плечу. Знал ли он, что это уже конец? Думал ли о том, что это его, польского солдата, последние минуты? Борьба поглотила его и заслонила все остальное. Неожиданно второй номер крикнул ему, что подает последний магазин. Значит, боеприпасы кончаются…
Он словно не расслышал этих слов. Только начал отсчитывать каждый выстрел да лучше прицеливаться. Солдаты, еще оставшиеся в живых, тоже стреляли все реже — их становилось все меньше.
Гитлеровцы шли лавиной. От оборонявшихся их отделяло, наверное, всего шагов двести. Давно уже замолчал станковый пулемет, затихли винтовки. Только Загдан иногда еще стрелял.
Ближайшая немецкая цепь бросилась на штурм. Отчетливо раздался громкий крик, требовавший сдаться. И тогда умолк пулемет Загдана. Пот, а может, слезы жалости и ярости залили ему щеки. Он погладил шершавой ладонью по теплой стали своего пулемета, а потом схватил его сильными руками и стал бить о землю. Треснул приклад, изогнулась сталь. Тогда он отбросил ставший теперь ненужным пулемет в сторону.