Жвирко ежеминутно с беспокойством поглядывал на часы. Два партизана, высланные в разведку, не возвращались. Их напрасно прождали еще около часа и решили ужинать без них.
Праздничную лепешку делил сам командир. Сегодня ему предстояло произнести праздничную речь. Он начал ее и при первых же словах поперхнулся. Боль стиснула сердце. Жвирко пересилил свою боль и распорядился подавать еду.
На стол поставили котел с борщом. Еще была рыба из озера Вигры, мясо кабана, гусь и самогон.
Сидя за праздничным столом, каждый думал о чем-то своем. Когда ужин подходил к концу, командир предложил, чтобы каждый рассказал о чем-нибудь самом дорогом из своей жизни, чтобы рассеять мрачное настроение.
— Начинай ты, Ярек, — обратился он к самому молодому партизану.
— Перед войной в Сувалках я смотрел кино, — начал Ярек несмело, и румянец заиграл на его щеках. — Показывали фильм «Роз-Мари». В картине был лес, горы, красивая долина… Вечером, при огне костров, женщина стояла на пне и пела. А над лесом разносилось эхо от ее пения. Этот эпизод я вспомнил сейчас… Это было что-то прекрасное… Совершенно незабываемое… — Рассказчик замолк.
Командир попросил второго.
— За сожженное родное гнездо, за смерть моих близких я дал клятву отомстить. Потом пошел на операцию. Убил первый раз… Я тогда сильно переживал это. Забрал его документы и снял с шеи личный знак. Он был из Гамбурга. У меня есть его адрес… Я у него в бумажнике нашел фотографию, на ней сидит он с семьей у елки. Тоже когда-то отмечал сочельник…
— Дальше не надо, Ёдла. Я знаю, что ты скажешь. Пусть говорит другой, — прервал Жвирко.
— Дед мой был из повстанцев, прожил почти сто лет. Нас было двое в доме, я и покойный Людвиг. Дед рассказывал нам, как они, кажется в 1863 году, в этих же вот местах скрывались… У деда был сундучок, в котором хранились разные «сокровища». Однажды он разделил их. Отец получил какой-то кошелек и короткоствольный пистолет, мать — молитвенник, брат — рог для хранения пороха, а мне досталось оружие — коса, наверное, еще времен восстания Костюшко, и вот это. — Партизан вытащил из-за пазухи висевший на шнурке предмет. — Это пуля от берданки, вынутая из раны деда. Она стала для меня реликвией…
— А теперь вы расскажите что-нибудь, — обратились к Жвирко сразу несколько партизан.
Командир отхлебнул из кружки, сделал самокрутку, прикурил от свечки, окинул взглядом партизан.
— Эх вы… Что у вас за воспоминания! — Он махнул рукой. — Мое лучшее воспоминание? Влюбился когда-то по уши, до безумия…
— Вот это да! — послышались голоса. Партизаны поудобнее усаживались на нарах.