— Ладно тебе, — смутился Анвер и переменил тему разговора. — Мама только недавно приехала… К Розе муж на своей машине выбрался, ну и маму пригласил…
Луна вынырнула из-за облака, и широкая блестящая дорожка, как всегда, улеглась поперек реки. Стало светлее, и все наконец уселись по местам, закутанные кто во что горазд. Как раз перед нами сидела Роза со своим мужем-летчиком. Она набросила ему на плечи кусок одеяла, в которое была укутана, и странно было видеть, как его летная фуражка поднималась сразу из пушистых розовых складок.
— Вот это да! — толкнул меня локтем Анвер.
— Зато тепло! — рассмеялась я.
— Тебе холодно, доченька? — спросила мать Анвера, всматриваясь в мое лицо. — Ну-ка придвигайся ближе.
Обняв, она прижала меня к себе.
Показывали картину о жизни одного колхоза, и так все у них получалось хорошо и ладно, что оставалось только завидовать и… скучать. Я видела ее еще в Москве вместе с Коняшей, но тогда и вокруг нас, в школе, все было ладно и сплошное благополучие на экране не раздражало. Кроме того, сеанс три раза прерывался. Два раза отказал движок, а потом ночная бабочка залетела в аппарат, и звук нарушился.
Все же после сеанса я вместе с другими горячо благодарила колхозников. Они хотели доставить нам удовольствие и не могли отвечать за движок, бабочку и киностудию, поставившую эту неинтересную картину.
Потом гостей из колхоза повели пить чай к артисткам кордебалета, где были составлены столы. Балерины опять ссыпали все свои запасы на бумагу, а Роза и Анвер принесли свежие гостинцы. У меня была только банка черной смородины. Я поставила ее на стол, но никто на нее даже не взглянул, к моей большой досаде.
И гости и хозяева оживленно говорили по-башкирски. Ливер смеялся и кричал больше всех, а мне, понимавшей только отдельные слова, оставалось лишь хлопать ушами. Выхватив у Фатымы большой термос, я пошла вдоль столов, заглядывая, не опустела ли у кого кружка.
— Ах, вот у кого пустые чашки! — склонилась я над Мансуром и Гюзелью. — Здравствуйте!
— Салам, салам! — закричала Гюзель и так быстро обняла меня, что я чуть не ошпарила ее чаем, который наливала в кружку Мансура.
— Рахмат, туганым! — сказал он.
— А что такое «туганым»?
— Хорошее слово, — сказал он, — «сестрица»!
— «Сестричка»! — перевела по-своему Гюзель. — Ласковое слово!..
Мать Анвера подошла и хотела взять из моих рук термос.
— Давай я буду наливать, а ты побеседуй с молодежью, дочка!..
— Да ничего, спасибо, я люблю хозяйничать, — не отдавала термос я, немного смутившись от ее внимания.
— Это хорошо, что мама тебя приучила, — сказала она.