Теперь я сама осуждающе наблюдала их дружеский разговор с ней и, как ни странно, никакого раскаяния за это не чувствовала.
— А что там, на пароходе, стряпали сегодня? — спросила я у Альфии, когда мы уселись в автобусе. — Ты не знаешь?
— Биточки с макаронами, потом щи и компот, — с готовностью ответила моя маленькая подружка. — А еще курицу жарили! Я видела, как в духовку ставили. Этим дяденькам… И картошка, то-оненько нарезанная!..
Все так захохотали, что шофер, притормозив, обернулся. Альфиюшка стала обиженно объяснять по-башкирски, и все захохотали еще громче. Я уже начала понимать с пятого на десятое и тоже смеялась.
— О чем это вы? — не выдержал шофер.
— Альфия объяснила начальству, как изжаренное для них куриное мясо полезно нашим балеринам, — сказала я, вопросительно глядя на Анвера.
— Смотри-ка, — удивился он, — поняла все правильно…
Смеялись всю дорогу, выспрашивая у раздосадованной Альфиюшки разные подробности.
За обедом тоже все острословие оттачивалось о жареную курицу, и это начало надоедать. Я поспешила к развешанным на стене газетам. Но обед после целого дня, проведенного на холоде, действовал усыпляюще. По два раза перечитав и все равно не поняв половины, я пошла в боцманскую каюту.
Нырнув под одеяло, я сразу же закрыла глаза и, наверное, не открыла бы их до утра, если бы меня не разбудил шум. Над моей головой так стучали и топали, что я, наспех одевшись, выскочила на верхнюю палубу.
Все население «Батыра» было наверху. В темноте шла дружная работа: кто натягивал экран, кто приколачивал какие-то доски, кто расставлял скамейки. Наши соседи, куштирякцы, привезли кинопередвижку. В общей суете я не могла отыскать ни Гюзели, ни Мансура, хотя была уверена, что это их затея.
— Невеста! — послышался голос Анвера с кормы. — Иди сюда скорее.
— Чего тебе? Тут доски…
— Иди, я тебя с мамой познакомлю!
Пришлось лезть в темноте через скамейки, удлиненные досками.
Рядом с Анвером сидела маленькая женщина. Она пожала мне руку и засмеялась:
— Писал, писал о невесте, а я в темноте ее не вижу…
— Что же он мог писать? — удивилась я.
— Да разве я много писал? — удивился и Анвер.
— Вот тебе раз! — удивилась теперь мать Анвера и опять рассмеялась. — Откуда же я могла узнать, что она и человек хороший, и «работяга», по твоему выражению, и благородство в движениях необыкновенное…
— Спасибо, — сказала я, продолжая удивляться. — Мне очень приятно, что он переменил свое мнение…
Лица ее не было видно, но голос был спокойный и добрый. Мне тоже захотелось сделать ей приятное.
— Жалко, вас днем на съемке не было, — сказала я. — Анвер так здорово танцевал… Даже наш режиссер похвалил…