Он говорил, как всегда, спокойно-округлыми фразами, но взгляд беспокойно метался. Яркие отсветы красного свитера делали его лицо неузнаваемо грубым, искусственность наивного добродушия так и бросалась в глаза. Почему я не замечала этого прежде, понять было невозможно. Собравшись с силами, я ответила:
— Мы уже все выяснили с Анной Николаевной.
— Анна Николаевна согласится! — воскликнул Вадим, не поняв моего намека, а может быть, не зная о происшедшем. — Это наилучший выход. Массовые пляски потребуют слишком много съемочных дней… Для быстроты снимем народ в живописных группах в пробежках, как массовку, без танцев. И зрителю будет приятнее смотреть на танцы молодой очаровательной балерины. А ваше лицо даже грех не снимать крупным планом!
Нет, он не смог понять ничего! Даже того, что никакие мои фотогеничные портреты во весь экран не смогут меня обрадовать, если мою роль кроткой, но мужественной девушки сведут к экзотическим танцам красотки из мусульманского гарема… Я закрыла глаза, чтобы не видеть его лица, которое прежде казалось мне совсем иным, и сказала:
— Не могу.
— Утром я привезу врача из районной больницы, — сказал Зяма. — Он оформит Рае бюллетень…
— Почему же вы сразу не сказали, что она так больна? — неуверенно спросил Вадим, но, открыв дверь, властно добавил: — Зяма, прошу вас пройти ко мне.
— Я… я… — невнятно забормотал Зяма и вдруг выпалил: — Я должен идти к Евгению Даниловичу.
Вадим, будто споткнувшись, остановился:
— Вы, как помощник режиссера, всегда находились в непосредственном подчинении у меня…
— Но иногда у помощника режиссера имеется совесть, и он, окончив свой рабочий день, имеет право подчиняться ей.
В каюте наступила тишина. Я лежала с закрытыми глазами, вдыхая густой запах валерьянки, заполнивший каюту. Наверное, всю жизнь запах валерьянки будет напоминать мне ту ужасную минуту.
Я слышала холодный плеск осенней воды за тонкой обшивкой, глухой шум дальнего леса и прерывистое Дыхание Вадима. Как мне хотелось, чтобы он сказал:
«Довольно. Идемте вместе к Евгению Даниловичу и сделаем все как надо»…
Дверь с грохотом захлопнулась. Я открыла глаза. Вадима в каюте уже не было.
— Я хоть и близорук, но ясно вижу… — вздохнул Зяма. — Вижу, что в киностудии мне не работать!
— Не болтай пустяков! — прикрикнула Лена. — Кто это им позволит?.. Сегодня на партийном собрании мы так и заявили: очковтирательство!
Лена раздраженно швырнула косынку, которую держала в руках.
— Таким, которые производства и не нюхали, трудно доказать… Им в кабинетах кажется, что можно выехать на посулах! — сказала Мая-администратор, и ее бледное лицо вспыхнуло.