«И-и, раз, два, три! Раз, два, три!»
Так, мысленно отсчитывая такты, я исполнила все свои танцы из «Спящей красавицы». Это были очень сложные по технике танцы, и я рассчитывала, что, исполняя их ежедневно в свободное время, сумею сниматься без предварительных репетиций.
Когда в лесу стемнело, я пошла на пароход по проселочной дороге, еле волоча свои «драгоценные конечности», распухшие и ноющие, с кровоподтеками на пальцах.
Я шла и вспоминала, как после нашего школьного спектакля, выйдя на сцену раскланиваться, я искала глазами в зрительном зале свою бабушку. Впереди меня стояла моя смелая подружка Коняша и знай себе приседала, грациозно разводя ручки, как полагалось в нашем заученном балетном поклоне.
Я съежилась за ее спиной и, растерянная от пережитого волнения, ничего не могла рассмотреть ни в зале, ни на сцене.
Вдруг моя учительница, взяв меня за руку, протащила сквозь толпу участников, и я оказалась впереди всех. Я оглянулась на нее, а она, искоса метнув смеющийся взгляд, пригрозила:
— Кланяйся немедленно, а то объявлю, что танцевала не ты, а я сама!
Вот тут-то, повернув лицо к зрителям, я и увидела бабушку. Она стояла прямо напротив меня, у самых перил оркестра, улыбаясь, вытирала глаза и то хлопала в ладоши, то подносила платок к распухшему красному носу.
Я еще никогда не видела ее такой и улыбнулась ей. Душа успокоилась. Я развела в стороны свои длинные, как грабли, руки и присела в глубоком поклоне.
А бабушка машинально кланялась мне в ответ.
— Как я волновалась! — рассказывала она мне за кулисами. — И как радовалась, когда ты танцевала!..
— Поздравляю вас, Ольга Михайловна! — сказала ей моя учительница, которая тоже была когда-то ученицей нашей школы и знала бабушку, когда меня еще не было на свете. Они обнялись, и учительница, с подозрительной влагой в ярко-бирюзовых глазах, добавила: — Второй раз в жизни приходится вам переживать столько волнений на выпускном спектакле.
— Ну что вы, — улыбнулась бабушка. — У Анны был всего испанский танец на выпуске, а у девочки такая роль! Ах ты, мое утешение! — сказала она, прижавшись щекой к моему загримированному лицу. — Спасибо тебе.
Она благодарила меня за успех, ощущая его как свой.
А теперь я, возвращаясь на пароход, считала, что, согласившись помочь Анне Николаевне, сохраню покой не только бабушке, но и себе.
Для меня ничего не было хуже, чем огорчить ее. Лучше пусть зрители подумают, что я не умею танцевать сложные вариации.
Я была очень довольна собой. Я старалась ничем не расстраивать бабушку: писала только о нашем «Батыре», о реке, о своих костюмах и добавляла: «Остальное тоже очень хорошо».