Пашка багровел и, кажется, был готов взорваться, как воздушный шарик.
— Есть. — Не понял официант, но почувствовал, что стал невольным участником непонятной игры, сильно злившей моего спутника.
— Пожалуйста, передайте за тот столик, как ответный жест, передайте, что зефир я готова отдать его спутницам. Хорошо?
Официант недоуменно кивнул, отходя.
— И запишите на счет молодого человека, передавшего кофе! — Уже ему в спину крикнула я.
— И что это значит? — Сдержано поинтересовался Павел.
— Да так, знакомые из института. — Отмахнулась я, стараясь держать раздражение в кулаке. — На чем мы остановились?
Неожиданно на скатерть упал пожухлый бордовый лепесток, а потом еще один. Скосив глаза, я обнаружила, что цветы в вазе стремительно темнеют и съеживаются, будто в ускоренной киносъемке. Букет подарил настоящий листопад, и свежими остались лишь парочка роз. Как для покойника, честное слово. Открытие добавило мрачного юмора подлой ситуации.
Паша помолчал, потом быстро заговорил, словно боялся, что его перебьют:
— Саш, мы знаем друг уже много лет. Мы еще детьми были, когда познакомились. — Он жалобно заглядывал в мои глаза, и мне становилось как-то очень тоскливо и обидно. — Я всегда тебя поддерживал и после аварии тоже всегда был рядом.
Это был удар ниже пояса! Вспоминать, что он носился со мной, как с ребенком, не давая впасть в депрессию, звучало не по-дружески!
— Понимаешь? — Приятель накрыл влажной ладонью мои пальцы, сжатые в кулак. — Я хочу постоянно о тебе заботиться, мне просто необходимо это… Я хочу быть с тобой.
— Ты же и так со мной. — Напряженно пробормотала я.
— Нет, я хочу…
На стол осыпались остатки роз, превратив букет в голые прутики с коричневато-зелеными шипами, словно в отдельно взятое кафе залетела осень, обнажила цветы и исчезла.
— Извините! — Раздался голос официанта, я воспользовалась заминкой и отдернула руку, спрятав ее под стол. Пашка шумно выдохнул и уставился на невольного курьера злобным взглядом. Тот плюхнул передо мной тарелочку с кусочком черного хлеба. — Это тоже вам, — официант явно чувствовал себя не в своей тарелке, смахивая ладонью со скатерти съежившиеся лепестки.
— Кто? — Я заставила себя не оглядываться, а потому сидела, неестественно выпрямившись на самом краешке стула.
— Ээээ… брюнет. — Покосившись на дальний столик, отозвался бедняга.
— Брюнет, значит. — Через сжатые зубы пробормотала я. — В таком случае, передайте ему мою благодарность. Хлеб — это как раз то, что нужно!
Теперь Пашка покраснел в цвет скатерти, накрывающей столик. Официант ушел, а я тут же поднялась, с грохотом отодвигая стул.