И вдруг — точно в прорубь зимним днем! Ледяной холод пронзил насквозь, сжал сердце, остудил душу. Нехорошо. Он поискал в себе искорку пламени, нашел и стал осторожно раздувать.
Ничего другого скованная морозом душа не желала. Ни о чем другом не думалось.
Тепла. Душевного тепла — потому что краем сознания он все-таки понимал, что холод был особый, не внешний.
Язычок, пламени, другой, третий — и вот он уже может повернуть голову, шевельнуть рукой.
Иеро посмотрел на берегиню. Та стояла напряженная, готовая к схватке. Пума у своего логова.
— Что это было?
— Дыхание, — ответила она, и за бесстрастностью голоса Иеро послышалось отчаяние. — Он рядом.
Он? Кто — он? Чье дыхание леденит душу? И внезапно Иеро понял. Но понял и другое — даже сам нечистый не может подчинить себе душу, если душа того не хочет. В нем горит огонь, зажженный дыханием иным, несравненно боле могущественным. Пока этот огонь храним, никому не одолеть его. Конечно, он можем умереть — но не погибнуть.
— Я ближе, — успокоил он берегиню. Успокоил с полной уверенностью в собственных силах.
И она это поняла.
— Тогда — вперед.
Лестница привела их в пещеру, а уж из пещеры ходов шло множество, и огромных, верхом на лорсе можно въехать, и обыкновенных, для пешего, и небольших, где пройти можно только согнувшись или вовсе на четвереньках. Сам-то он выбрал бы набольший, хоть и без лорса. Но берегиня рассудила иначе, и они пошли ходом обыкновенным. Глаза притерпелись ко тьме, и сейчас он видел многое — и прожилки неведомой руды, и скелетики странных существ, маленьких, с локоть, и ступеньки, высеченные в породе и ведущие в боковые ответвления. Воистину лабиринт. А что в центре его?
Серой пахло сильнее и сильнее. Будто натуральная Явь, а не Навь.
Иди, шагай, головою не задень свода. Он хоть и высок, да спускаются с него странные грибы, то ли мягкие, то ли жесткие. Он не удержался, коснулся, проходя, пальцем. Сера!
Стало поярче. То есть — жарче, сейчас жар и есть свет.
Ход открылся в новую пещерку, малиновую от жары. На высеченном в камне троне сидел — дядюшка? не разобрать. Но похож.
— Куда идете? — и голос похож на дядюшкин, но опять — с сомнением.
Берегиня замерла. Остановился и Иеро.
— Своею дорогой, — ответил он.
— Ой ли? — усомнился вопрошающий. — Своей дорогой — и сюда? Не рановато ль?
— Да пусть идет, — вторил ему неотличный голос с боку. Еще одна фигура на каменном уступчике. — Если кто-то непременно хочет умереть, как помешаешь?
— Нужно попытаться, — возразил первый. — Вдруг он не хочет умирать.
— Да? Тогда что же привело его сюда?