Лорен моргнула, как сова.
— Чудовищ?
Он постучал себя по груди.
— Чудовищ. В каждом человеке живет чудовище — свое собственное, персональное, задавленное воспитанием, моральными и юридическими нормами, страхами и комплексами. Иногда, в тех или иных обстоятельствах, оно вырывается наружу. В вас оно тоже есть. Вы знаете… или, может, не знаете, но найдете, покопавшись в себе… если не побоитесь. Только в сказках красавица влюбляется в чудовище. Мы — и наши дети — живем в реальном мире.
Лорен сидела, склонив голову набок, и с недоверчивой полуулыбкой наблюдала за ним.
— Вы — чудовище? — спросила она.
— И еще какое! Так что держитесь от меня подальше, Лорен.
— И эти дети — чудовища?
Теперь он моргнул. Разве он это сказал? Тогда он более пьян, чем думал. А она неплохо соображает для перепуганной и вдобавок подвыпившей старой девы… Пора закругляться. Он решительно закрутил крышку и поставил бутылку подальше в шкаф.
— Пора спать.
— Да, — она кивнула и широко зевнула. Когда Джордан подошел, ткнула его пальцем в грудь.
— Но разве вы не знаете… чудовища… им же тоже надо, чтобы их любили… хотя бы другие чудовища?
— Лорен, — раздельно сказал он. — Пора спать, вы слышите?
Не слушая, она рассеянно смотрела поверх его плеча блестящими расширенными глазами.
— И они тоже хотят кого-то любить, знаете… им это нужно даже гораздо больше… Понимаете?
Он молча смотрел на нее. Если это продолжится еще и дальше, его личное… впрочем, не самое страшное чудовище тоже вырвется наружу.
— Лорен! — нетерпеливо сказал он.
Лорен важно кивнула ему и сползла со стола. Шагнула и едва не упала, запутавшись в собственных тапочках.
— Ой! — оглянулась, смеясь, и цепляясь за стол — и за него. — Ноги…
Джордан вздохнул и подхватил ее на руки. Лорен повырывалась — впрочем, не слишком усердно, — и обхватила его за шею, сонно бормоча ему в щеку:
— А дети — они не чудовища… они — дети и вы не должны их так обзывать… они хорошие, милые, добрые дети.
А я — хороший, добрый, славный дядя, ожесточенно подумал он, чувствуя все ее теплое, покорное тело, — которому совершенно нельзя пить и прикасаться к сонной, мягкой, хорошо пахнущей молодой женщине… нельзя, потому слишком этого хочется… слишком…
— Марианна, — сказал он молча смотревшей на него девочке. — Помоги мне уложить мисс Фиджи. Да. Открой дверь. Убери одеяло. Вот. Теперь накрой ее. Спасибо.
И уведи меня отсюда, мрачно подумал он, с ненужной осторожностью прикрывая дверь — теперь воспитательницу и из пушки не разбудишь. Видишь, мне тоже иногда нужна помощь…
Лорен смотрела на него в смущении.