Симка мотнул головой и глаза у него снова сделались влажными.
– Ты, Матрена, не говори так, – сказал Егор, положив Симке руку на плечо. – Ты ж, небось, не знаешь, у кого какая душа, а Симка твой знает. Сама говоришь – блаженный он, стало быть, от Бога ему открыто. Ты его таким вещам не учи – он бы сам научил, коли понимали б его.
– Чудак ты человек, – сказала Матрена. – Вроде парнишка еще молодой, а рассуждаешь, как старик, да складно так… Ты из староверов, что ль?
Егорка пожал плечами.
– А тебе на что? Ну хоть бы и из староверов. Да не в том дело, – он наклонился к Симке. – Слышь, Серафим, идти мне надо. Мамка твоя проводит меня, а ты за мной не ходи. Хорошо?
Симка посмотрел на него с тихой укоризной.
– Да ты не грусти, ничего, – сказал Егор. – Я теперь в Прогонной жить буду. Еще приду вскорости. Надоесть успею тебе.
Симка коротко рассмеялся и качнул головой.
– А нет, так и лучше. Ну так ты сейчас отпусти меня, а потом я снова приду.
Симка только вздохнул. Секунду подумал, скинул тулуп, набросил на плечи Егора, взял кошку поудобнее и отошел к окошку.
Егор вышел из избы. Матрена пошла за ним, и вид у нее был недоумевающий.
– Зачем звал-то меня? – спросила она насмешливо, когда Егор остановился в огороде. – Девка я тебе, провожать-то тебя?
Егор пожал плечами и вытащил тот самый четвертной билет, что получил вчера от рваного мужика в трактире. Матрена тихо ахнула, глядя во все глаза.
– Точно, отдаю, Матрена. Гляди, не тебе даю – Симке. Чай, на какую-никакую корову хватит, а сено-то дешево нынче, двугривенный – воз… Вот и молоко… Да ты сахара-то купи ему – жалел, он, что сахара нет у вас…
Сунул бумажку в Матренину руку и сам сжал ее руку в кулак, повернулся и вышел на дорогу…
Федор проснулся довольно поздно.
С тех пор, как он обосновался в Прогонной, ему отчего-то стало тяжело спать. Если прежде он засыпал моментально и просыпался с петухами, то теперь сон долго не приходил, дразнил тяжелой мутной дремотой, и отпускал неохотно. Вот и этой ночью сны мелькали пестрые и странные, как горячечный бред: то рысь с голубыми девичьими глазами, из которых катились крупные слезы, то молоденькая, худенькая, совершенно нагая девчонка со спутанными волосами и диким лицом, вырастающая белым телом из березового ствола… то столбики золотых монет, выползающие из мокрой земли, извиваясь, как дождевые черви…
Немудрено, что Федор рявкнул на Игната, который сунулся его будить, и встал с постели уже близко к полудню, с больной головой. Чуть не швырнул сапог в хрипучие ходики. Вяло плеснул холодной водой в лицо, неохотно вышел к столу, через силу что-то съел, не разобрав вкуса, долго сидел, свесив руки меж коленей, глядя в пол – пытаясь прийти в себя.