– А он бает, мол, в городе этим, слышь-ка, бревнам цены нет, – говорил Архип, устраиваясь поудобнее. – Вот и сиди как сыч, карауль. Кабы не нужда, нипочем бы не остался. Не остался бы и не остался. Все деньги проклятые…
– Это справедливо, – Филька проглотил кусок, вздохнул и принялся рыться в торбе. – А луковицы у тебя нет, дядь Архип?
– Нет, луковицы нет. Что была – в кашу покрошил… Филька, слышь-ка… Никак, кричит кто?
– Не… помстилось тебе.
– Ай, кричит… да страшно так…
Филька сглотнул зевок и прислушался. В лесу стояла шелестящая тишина дождливой ночи.
– Помстилось, – сказал Филька уверенно и с удовольствием зевнул снова.
Архип все-таки взял с веток двустволку и положил поближе. Ему было не по себе.
– Ишь, чувствительный, – усмехнулся Андрюха, щурясь на огонь. Он прислонился спиной к сосновому стволу шагах в пятнадцати от сторожей.
– Чует кошка, чье мясо съела, – фыркнула Марфа. – Ну чего там Митька-то?
– Погодь, – сказал Андрюха нежно. – У него свои приметки. Погодь.
Митька сидел поодаль на корточках. Струи тумана серо мерцали в его пальцах. Он перебирал туманные пряди и улыбался.
– Хватит, малец, – сказал Николка, выходя из-за деревьев. – Славно. В самый раз.
Митька встал. Все лешаки обернулись к Николке, и их лица сами собой посерьезнели.
Николка глубоко вздохнул и отошел подальше, махнув лешакам, чтоб не вздумали соваться под руку. Остановился посредине вырубки, по колено в тумане, сам как столб тумана, тряхнул белесыми волосами, огляделся, пригнув голову, исподлобья, по-волчьи – и протянул руки к укрытой туманом мокрой земле. Он заговорил негромко, но его голос, низкий, темный, исполненный страстной тяжелой силы, прокатился по всему лесу длинным порывом холодного ветра.
– Именем Государя, силою Государя, я, Государев слуга, вас зову, кто подо мхом, кто под болотом, кто под землею! Я, Государев слуга, вас ото сна бужу, вам подняться велю, вам велю быть в воле моей, а я – в Его воле!
Земля под его ногами тяжело колыхнулась. Неясный ропот, глухой шум донесся из чащи. Николка быстро обернулся – на его бледном лице зелено горели глаза, он улыбался жестоко и весело.
– Я, Государев слуга, вас зову, тех, кто мертвое берут, мертвую кровь пьют, мертвую плоть едят, смерть жизни возвращают! Я вас болью накормлю, страхом напою, сны людские вам отдаю! Вам велю быть в воле моей, а я – в Государевой воле!
Тени, чернее ночной темноты, обвились вокруг Николкиных ног, он запустил пальцы в клубящийся сумрак, как в кошачью шерсть, упоенно улыбаясь.
– Идите, берите что даю вам, – прошептал он ледяным шелестом. – Государь над вами, он нам судья!