— Мне надо поговорить с вами, мисс Флавия, — сказал он, и я заметила в его глазах напряжение.
— Хорошо, — согласилась я. — Где?
— В оранжерее, — ответил он, ткнув пальцем.
Я последовала за ним вдоль западного крыла дома и через зеленую дверь, встроенную в стену, окружавшую огород. Оказавшись в оранжерее, вы можете чувствовать себя словно в Африке — кроме Доггера, сюда никто не казал носа.
Внутрь через вентиляционные окна в крыше лился свет вечернего солнца, отбрасывая лучи на то место, где мы стояли среди скамеек с горшками и резиновыми перчатками.
— В чем дело, Доггер? — спросила я небрежно, стараясь подражать интонациям Багза Банни.
— Полиция… — сказал он. — Я должен знать, что вы им сказали.
— У меня тот же вопрос, — заявила я. — Ты первый.
— Ну, этот инспектор… Хьюитт. Он задавал мне всякие вопросы по поводу сегодняшнего утра.
— Мне тоже, — сказала я. — Что ты ему сказал?
— Простите, мисс Флавия. Мне пришлось сказать ему, что вы пришли и разбудили меня, после того как обнаружили тело, и что я пошел в огород вместе с вами.
— Он это уже знал.
Брови Доггера взлетели вверх, как крылья чайки.
— Знал?
— Конечно. Я ему сказала.
Доггер присвистнул.
— Значит, вы не сказали ему о… об этой ссоре… в кабинете?
— Конечно, нет, Доггер! За кого ты меня принимаешь?
— Вы не должны никому говорить об этом, мисс Флавия! Никогда!
Вот это да! Доггер просит меня объединиться с ним в заговоре молчания против полиции. Кого он защищает? Себя? Отца? Или, может быть, меня?
Эти вопросы я не могла задать ему напрямую. Но можно попробовать зайти с другой стороны.
— Конечно, я буду молчать, — сказала я. — Но почему?
Доггер взял садовую лопатку и начал бросать черную землю в горшок. Он не смотрел в мою сторону, но его выдвинутая вперед челюсть давала понять, что он принял какое-то решение.
— Есть вещи, — наконец произнес он, — которые надо знать. И есть вещи, которых знать не надо.
— Например? — спросила я.
Его лицо смягчилось, и губы сложились в подобие улыбки.
— Уходите, — сказал он.
В лаборатории я извлекла завернутый в газету сверток из кармана и аккуратно развернула.
И застонала от разочарования: езда на велосипеде и лазание по стенам раскрошили улику на мелкие крошки.
— Вот черт! — сказала я. — Что ж теперь делать? Я осторожно переложила перо в конверт и спрятала его в ящик среди писем Тара де Люса, которые он писал и получал, когда Харриет было столько лет, сколько мне сейчас. Никому не придет в голову здесь рыться, и, кроме того, однажды Даффи сказала, что прятать вещи лучше всего на самом видном месте.
Даже в раскрошенном виде пирог напомнил мне о том, что я не ела весь день. По старому обычаю ужин в Букшоу миссис Мюллет готовила рано, и его подогревали для нас в девять часов вечера.