Но не успела я дальше обдумать эту мысль, как дорога выровнялась перед поворотом на Коттсмор и к Доддингсли-Магна. В тени древного дуба на автобусной остановке стояла скамейка, на которой восседал знакомый персонаж: старый гном в брюках гольф, похожий на Джорджа Бернарда Шоу, съежившегося от стирки. Он сидел так безмятежно, болтая ногами, на четыре дюйма не достававшими до земли, что вполне мог родиться на этой скамейке и провести на ней всю жизнь.
Это был Максимилиан Брок, сосед, и я взмолилась, чтобы он не заметил меня. В Бишоп-Лейси шептались, что Макс, отошедший от мира музыки, теперь зарабатывал на жизнь писательством — писал под женским псевдонимом (вроде Лалы Дюпре) скандальные рассказы для американских журналов с названиями типа «Тайные признания» и «Знойные истории любви».
Из-за манеры совать нос в дела всех, кого он встречал, и затем превращать то, что ему рассказывали по секрету, в газетное золото Макса называли, во всяком случае за глаза, Сельским Насосом. Но поскольку он был одно время учителем фортепиано у Фели, я не могла его вежливо игнорировать.
Я съехала в неглубокую канаву, притворяясь, что не вижу его, и возясь с цепью «Глэдис». Если мне повезет, он продолжит смотреть в другую сторону, и я смогу прятаться за кустами, пока он не уйдет.
— Флавия! Наrоо, mоn vieux![40]
Черт! Меня засекли. Игнорировать «ару» от Максимилиана — даже когда он сидит на скамейке на автобусной остановке, — значит нарушать одиннадцатую заповедь. Я притворилась, что только что заметила его, и нацепила фальшивую улыбку, подъезжая к нему на «Глэдис» по сорнякам.
Максимилиан жил много лет на Нормандских островах, где служил пианистом в симфоническом оркестре Олдерни, должность, как он говорил, требовавшая большого количества терпения и значительного запаса детективных романов.
В Олдерни было необходимо (или так он мне однажды рассказывал, когда мы болтали о преступлениях на ежегодной цветочной ярмарке святого Танкреда), дабы призвать на помощь всю силу закона, встать посредине городской площади и прокричать: «Наrоо, haroo, mon prince. On mе fait tort!» Это именовалось «призывом преследовать преступника» и дословно переводилось: «Внимание, мой принц. Мне наносят ущерб!» Или, другими словами, против меня совершают преступление.
— Как ты, мой маленький пеликанчик? — спросил Макс, наклоняя голову, как сорока, в ожидании ответа.
— Я в порядке, — осторожно ответила я, вспомнив, что Даффи однажды сказала мне, что Макс как паук, который парализует тебя укусом и не уйдет, пока не высосет до последней капли кровь из твоей жизни — и из жизни твоей семьи.