Михаил слишком хорошо знал своего приятеля и соседа, чтобы принять этот шов за фабричный брак. «Неужели Олег все-таки рискнул сделать то, на что намекал перед отъездом из Москвы?» — с тревогой раздумывал Михаил.
— Ой, Олежек, неймется тебе! — позевывая, сказал Михаил, отворил дверцу платяного шкафа и швырнул туда игрушечного медвежонка.
Олег старательно обтер лежавшей на крыльце тряпкой свои резиновые сапоги, облепленные ошметками мокрой глины, и вошел в дом. Еще в сенях он услыхал треньканье гитары и заунывное, похожее на мычание пение Виктора Костылева. Значит, землячок и, как говорят в Сибири, связчик снова пьян...
Виктор сидел у стола, уронив голову на деку гитары. Пальцы яростно щипали струны.
— Бродя-га Бай-кал пере-е-ехал, — не подымая головы, мрачно тянул он.
Мотались из стороны в сторону слипшиеся от пота волосы. Олег вдруг почувствовал, что у него сами собой сжались кулаки. Хотелось что есть силы ударить в острое переносье.
За все. За то, что встретился ему и заговорил своими россказнями о развеселом и прибыльном старательском житье, о баснословных шансах для каждого, кто имеет руки и голову, туго набить карманы в золотой тайге... Олегу не занимать ни рук, ни головы. Да еще Лида вогнала занозу под череп: «Что ты можешь дать мне, милый романтик?»
...И завертелось. Чемоданчик под мышку — да в аэропорт. И в тайгу, следом за Виктором, другом, наставником и «тертым» парнем.
И вот ползут за неделей неделя. Старатель. Мониторщик на гидравлической установке. Заработки, верно, хорошие. Но и вкалывать надо так, что пот вытереть некогда.
А ко всему еще это милое соседство. Олег никогда не думал, что за несколько недель может так осточертеть человек, который совсем недавно казался самым приятным и нужным.
Водку из стакана тянет маленькими глотками, закуску в миске ножом по кусочку отпиливает, вилку держит в левой руке. Все по правилам хорошего тона. Строит из себя светского льва, даже спит в пижаме. Но не моется неделями, потом пропах как лошадь, не стрижет и не чистит ногти, мычит под гитару блатные песни и каждый раз заплетающимся языком твердит одно и то же:
— Остался у меня на Колыме верный кореш. Я ее, матушку Колыму, по всему тракту прошел на своих ногах. Я там, брат, не плошал. А что? Само плывет в руки, только не растопыривай пальцы. Тебе бы, Олег, смотаться к моему корешу. Он золотишко спускает вовсе по дешевке. Смотайся к нему пару-тройку раз, отвези товарец в теплые края — и порядок. И кум королю. Не только купишь в Москве для своей дамы сердца квартиру, а стены оклеишь красненькими.