— Забавное предположение, — Олег улыбнулся. — Ну в этом случае... В этом случае я, наверное, поступил бы так. — И подробно, деловито, наслаждаясь тем, что с каждым его словом нарастает опасность, стал описывать «технологию» хищения золота. Говорил долго.
— Справедливо говорят: нет замка, к которому бы не было ключа, — несколько удивленно сказал Шемякин, выслушав пространную исповедь Лихарева. Помолчал, собираясь с мыслями, и спросил: — А как по-твоему, кто-нибудь пользуется этим способом? Как ты считаешь, кто из старателей может заниматься кражей золота?
— Кто? — переспросил Олег и заговорил обличительно: — Найдутся. Часто вы судите о человеке по внешности, а заглянуть глубже не можете. Есть здесь такие, что прикидываются честными работягами, патриотами края, а присмотреться внимательно — увидишь другое. Вот хотя бы тот же Рыскин...
Лихарев называл и называл имена, перечисляя недостатки товарищей — на каждого была брошена тень.
Шемякин, подавив чувство брезгливости к собеседнику, сразу же после его монолога сказал подавленно:
— Что же, Олег Вадимович, спасибо за откровенность... Такое действительно приходится слышать не часто.
Когда, ошеломленные цинизмом Лихарева, они вышли на улицу, Усман спросил товарища:
— Как ты считаешь, он понял, зачем мы приходили?
— Спроси у него после ареста. Во всяком случае, золото он ворует. Это совершенно ясно. Главный вопрос: где самородки? Уже в Москве? Еще при нем? Или пока в тайнике?
И снова над логами, над таежною речкой Светлой всползали августовские туманы, и на мокрых, обвислых под дождем листьях проступали ржавые мазки.
В начале августа Шемякина и Усмана вызвали в Красноярск на семинар работников службы БХСС. Оба Владимира садились в самолет с тяжелым сердцем. Лихарев в последние дни явно нервничал. Затеял несколько беспричинных ссор со старателями. В общежитии грубил соседям, надолго исчезал из комнаты. Вечера проводил в лагере студенческого строительного отряда и, чего за ним раньше не водилось, частенько возвращался пьяным. Судя по многим признакам, готовился возвращаться в Москву, но дня отъезда не называл никому.
Едва Шемякин и Усман добрались из аэропорта в управление, их пригласили к начальнику ОБХСС.
Говорили о Лихареве, о встрече с ним в доме Мищенко, о неожиданном отъезде из Красногвардейского Лидии Ивановны Гапичевой.
Шемякин и Усман рассказывали коротко, неохотно. Полковник Кудрявин понимал, как нелегко его собеседникам говорить об этом, какими профессионально незрелыми, даже беспомощными видятся они себе. Константин Прокопьевич сказал сочувственно, ободряюще: