— Могила! — дрожащим от волнения голосом отвечает потрясенная признанием Зина.
И действительно никому, если бы не упрек дежурного по отряду. Может ли девичье сердце выдержать слова упрека в адрес ее милого, ее сердце давно переполнено гордостью за него и, разумеется, за всю водолазную станцию, она и себя уже считает ее составной частью. Она и все, что происходит на боте, — одно целое с нею. Вот и ляпнула от обиды лейтенанту: «И плохо, что не знаете!..»
— Старшина, Стоценко к телефону просит, — говорит сидящий на телефоне водолаз.
Беру наушники: i— Что там у тебя?
— Чувствую-ю, скоро-о-о выйду к проти-вопо-ложно-му-у-у борту-у-у, грунт все-е-е мягче-е-е и мягче-е-е, пусть поддадут-т на пипку-у-у.
— Добро, будь осторожен, следи за швами обшивки, а то собьешься с курса, — отвечаю я.
— Есть, старшина! Не беспокойтесь, иду-у-у как по маслу-у-у.
— Да брось ты это — «по маслу, по маслу», как бы по дерьму не пошел.
Я понимаю, что зря обижаю Генку, он отличный водолаз, но мне не дает теперь покоя, что Зинка проболталась дежурному, на душе какое-то недоброе предчувствие, будто скребут кошки. Неожиданно кто-то из водолазов кричит:
— Старшина, воздух с кормы пошел!
Я бросаюсь на нос катера, действительно из-под кормы «Ташкента», выскакивая на поверхность, лопаются пузыри стравливаемого Генкой воздуха. «Какая-то чушь! Как мог Стоценко оказаться под кормой корабля?»
— На телефоне, спросите Генку, что с ним?
— Есть!
— Ну, что там?
— Отвечает, что видит свет, выходит на чистую воду.
— На какую чистую, он что, с ума сошел?
— Не знаю, старшина, говорит, пробился к противоположному борту.
У меня заныло все внутри. Вот оно, дурное предчувствие, недаром на душе скребли кошки. Наверняка Стоценко в темноте потерял ориентацию, сбился с курса и пошел не поперечным, а продольным швом обшивки корабля, они-то и привели его к корме. «Свет видит, идиот! Лучше бы тебе его никогда не видеть! Кретин!» Бывает, что водолазы заболевают туннельной болезнью. Чувство необъяснимое и почти не поддающееся анализу.
Сплошная темнота. Монотонный гул грунтососа и пипки вызывает в организме и мозгу ощущение прострации, и кажется водолазу, что он ни на земле, ни под водой, а летит в необъятное и неведомое, без конца и края, и ничто не в силах остановить этого, в сущности, неподвижного, бесконечного полета. Теряется чувство ориентации. Страх постепенно начинает заползать в мозг, разливаясь в крови по всему телу и вызывая в нем озноб. Руки забывают ощупывать обшивку корпуса, и тут уж не в воображении, а наяву потащат его грунтосос и пипка, куда бог пошлет. Тогда не до работы, скорее выходи наверх.