Шейх пытался разобрать строки, напечатанные четким шрифтом.
— Что означает «ауф-эр-леген»? — с трудом прочел он по складам.
— Дай сюда! — Хюгель отобрал у него бумагу. — Я тебе сам все переведу. Слушай и вникай, ибо это голос самого фюрера. Яволь, — и он прочел торжественно и резко:
— «Герру Гельмуту Хюгелю — действительному тайному советнику рейхсканцелярии. Для секретного сообщения шейху северных курдов Гариби Второму...» Так... Это тебя не интересует. Вот! «...считать, что санкционированной фюрером, важнейшей заботой великой Германии после грядущей очистки Среднего Востока от засилья английской плутократии и тлетворного влияния русского большевизма явится освобождение северных курдов и предоставление им полной самостоятельности под знаменем шейха Гариби и под моральной эгидой «третьего рейха».
В свою очередь, в священной борьбе за новый правопорядок и достойное будущее человечества рейх рассчитывает на посильную помощь: со стороны шейха Гариби и иных курдских вождей, преданных фюреру и Германии. Хайль Гитлер!
Берлин — Потсдам,
11 июля 1935 г.».
Хюгель окончил чтение и торжественно поднял над головой плотный глянцевитый листок.
— Я вижу, ты все еще сомневаешься, — он развел большие ладони в стороны и запрокинул голову. — О майн готт! Чем еще убедить этот дремучий Восток? — Хюгель бросился к сейфу, бесшумно отпер его и вытащил хрустящую голубую бумажку. — Смотри, — сказал он, — наверное, это произведет на тебя большее впечатление, чем имперский документ! Ты видишь? Это чек. Чек на солидную сумму — полмиллиона! Вот посмотри, убедись и возьми этот чек себе. Он твой, он для твоего народа, в который Германия верит.
Шейх озабоченно осмотрел голубую бумажку, погладил ее шершавой ладонью и спрятал на груди под халатом.
— Когда можно получить деньги? — спросил он глухо.
— Хоть завтра в любом банке, — резко выкрикнул Хюгель. — Нет! Именно завтра. Зо! Завтра, потому чтем послезавтра надо действовать.
— ...Ты спас меня, господин Хюгель. Русский защитил моего сына. И тебе, и ему поклялся я бахтом своим. А жизнь у меня одна. Так кому из вас платить вперед? Не скрою, я, которого называли железным вождем, колебался: нужно ли выручать этого русского? Но Газими, мальчишка, пристыдил меня. Он настоящий курд. Он понимает, что такое долг. Он сказал, что сбежит или погибнет, но сделает так, чтобы все узнали: Долмат не похитил его, не убил. Тогда я сам отвел сына в мечеть Янги-Ай. Отвел и сказал преподобному Азиз-ходже, если с Газими, да не допустит того аллах, случится худое, я оторву башку имаму и выброшу ее грязным псам. Имам знает, что слово мое — кремень.