— Теперь, Эммелина? — спросил он. И это был действительно вопрос.
Эм кивнула — говорить она не могла, и он проник глубоко в ее тело, так же как и в душу, сокрушив все ее преграды, которые она возводила многие годы. Она приняла его, приняла всего целиком, ее тело пело от него, от того, что он делал. Он втянул в себя ее губы, и она ощущала соленый вкус своих губ на его губах. Он крепко прижимал ее к себе, словно защищал от всего света, и она позволила себе отдаться, поверить лжи, хотя бы на одно мгновение. Она чувствовала, что поднимается вверх, к вершине, а он был здесь, падая вместе с ней к центру Земли, и все это потонуло в ощущениях.
— Меня зовут Томас. — Он проговорил это, задыхаясь, неотчетливо, и она едва расслышала его голос сквозь грохот вселенной у себя в ушах.
— Томас, — сказала она, чуть не поперхнувшись этим именем. — Томас, Томас, Томас…
Глубокая волна поглотила ее, затянув под себя и вышвырнув ее рассудок наверх в неведомые потоки и прибои. Это нельзя было назвать наслаждением или болью, это было просто переживание, содержавшее все в одном жарком тигле вечности. Тьма сомкнулась, и Эм боролась с ней, но тьма увлекла ее в бездну, где не было ничего.
Потом реальность медленно вернулась к ней, как будто издалека, и оказалось, что Эм, никому не нужный ребенок, выращенный как бастард в доме своего отца, лежит, положив голову на грудь виконта Варкура. Она знала, что это значит, так же как знала, что он должен отодвинуться, и подавила инстинктивный протест, когда он отодвинулся.
Варкур отвернулся и привел в порядок свою одежду. Эм неуверенно встала, поправила юбки.
— Это ничего не меняет. — Эм не поняла, что сказала это вслух, пока ее слух не зафиксировал эти слова.
— Это напоминает мне, что я человек, а это для меня все, — сказал Варкур, снова поворачиваясь к ней и застегивая последнюю пуговицу на своем пальто.
— Если вам нужно обратиться к женщине, на которую вы смотрели как на страшного врага всего неделю назад… — начала она.
Он оборвал ее:
— Мне нужно обратиться к вам. Это не имеет никакого отношения к тому, чем вы были для меня неделю назад, или месяц, или всю жизнь назад.
— Это не имеет смысла, — тихо сказала она.
Он коротко улыбнулся, и улыбка эта выглядела неуместной на его суровом лице.
— Это имеет только один смысл, который важен в этом мире.
Он на миг обхватил одной рукой ее щеку, изучая ее лицо, будто хотел запомнить его навечно. «Вы не можете доверять мне», — хотела она сказать, но промолчала. Он уже это знает, как знает и она, что не может доверять ему.