— Я хочу вернуться домой. — Это тоже была правда, каждое слово ее было полно мучительным желанием. Но в какой именно дом, это ему ни в коем случае не могло бы прийти в голову.
— А от меня? Чего вы хотите от меня и от моей семьи?
— Доверия. — Самая трудная и неуловимая вещь на свете.
Тяжелое лицо Варкура напряглось.
— Так вот что было бы приятным для вас?
— Я ничего не хочу сделать вашей семье. Да, сейчас мне нужна ваша мать. Но нет, я не причиню ей никакого вреда. Я думала, что спасаю ее от вас. Она так напугана…
— У нее нет для этого никаких оснований! — оборвал он ее.
Его лицо было открытым, страдающим, и она заставила себя собраться с мыслями и принять предлагаемую открытость.
— Значит, вы не виноваты?
— В убийстве не виноват. — Голос его упал, взгляд стал рассеянным. — Не должен быть виноват.
След сомнения — вот он, отсутствующий фрагмент. Она использует его, но не теперь. Значит, ее признания были подобны влаге, упавшей на плодородную почву, — она приоткрыла ему эти картины своей жизни не напрасно. Она закрыла глаза, чтобы не выдать своих чувств.
— А что вы хотите, чтобы теперь произошло между нами?
Она открыла глаза. Его лицо нависало над ней, оно было совсем близко. Она знала, какого ответа он ждет, — ответа, которого низменная часть ее «я» тоже хотела.
Эм понимала, что изгладить из памяти эту любовную схватку будет нелегко. Ум ее был возбужден, и у нее не осталось никаких средств защиты. Схватка освободит их от эмоций, в которых запутался каждый из них по от дельности, дойдя до весьма жалкого состояния. И это соединит их — его с ней, но также и ее с ним.
Но это еще и самый надежный выход, а для нее, вероятно, единственный.
Она слегка выгнулась, приподнявшись на простыне и протянула ему губы.
Томас завладел ее губами, вжав ее голову в подушку. Он изголодался именно по этому — он голодал дни, месяцы, годы. Старательно размеренные, старательно управляемые романы, которые у него были, оставляли в нем пустоту, природу которой он не совсем понимал. Губы Эм были мягкие, а рот — нет. Рот ее требовал, чтобы он взял ее здесь и теперь.
Его обдало жаром. Он вытащил чехол из кармана, поплевал на него. Эсмеральда смотрела на него в замешательстве.
— Вот почему я велел вам лизнуть его. — И он натянул чехол на свой ствол.
— А это для чего? — спросила она и тут же испугалась — она не собиралась задавать такой простодушный вопрос.
—Для увлажнения, — ответил он с натянутой улыбкой.
Губы ее сложились в маленькое «о», и он удержал их в таком положении своими губами, не обращая внимания на ту часть своего сознания, которая предостерегала его, твердя, что сейчас он решает свою судьбу. Он снова поцеловал ее, сам не зная для чего, — чтобы помешать говорить ей или самому себе. Он обхватил ее грудь рукой и ощутил ее вздох на своих губах. Это еще сильнее разожгло в нем желание. Кожа на ее шее была необыкновенно нежной, губы его скользнули ниже, и она снова вздрогнула.