За дверью звучали голоса, смех. Глубокий мужской бас говорил что-то по-немецки. Стасу хотелось орать и биться головой о белоснежную кафельную стену.
«Веревочка, да мыла кусок», — слышалось ему в сочетании невинных звуков немецкой речи.
Дверь сильно дернули.
— Занято! — завопил он по-русски и тут же опомнился, произнес уже спокойнее, по-английски — Окъюпайд!
Опустив крышку унитаза, он сел и принялся расстегивать пуговицы рубашки. Руки сильно дрожали. Наконец ему удалось раздеться до трусов. Он бросил брюки на крышку, из кармана с диким звоном выпали ключи от «Опеля», который ждал его на стоянке. Вместе с ключами полетела на пол какая-то бумажка. Он поднял, развернул, и у него потемнело в глазах.
«Ты, Герасимов, глупая обезьяна, пойдешь в прокуратуру и чистосердечно во всем признаешься, заявление напишешь, как положено. Тебе поверят, потому что есть свидетель».
Блокнотный листок в клеточку. Почерк крупный, четкий. Лиловые чернила. Никакой подписи и даже никаких конкретных угроз. Зачем угрозы? Без них все ясно.
— Сумасшедший ублюдок! — громко, жалобно простонал Стас.
В дверь постучали, и немецкий бас участливо спросил:
— Эй, с вами все в порядке?
Стас ответил, что все о'кей, принялся запихивать в сумку штаны, рубашку, быстро напялил на себя шорты, футболку, кепку, спустил воду, вышел из кабинки, перед зеркалом надвинул кепку до самых бровей.
По дороге к автостоянке и потом, на трассе, он тихо вскрикивал всякий раз, когда замечал светловолосую женскую голову. Трижды он чуть не врезался, и до виллы добрался совершенно взмокший, бледно-зеленый, трясущийся.
Николай ждал его, сидя в кресле в гостиной перед экраном телевизора. Только что начались вечерние новости из Москвы. Он уже успел связаться по телефону с представителем «Аэрофлота» в Керкуре. Самолет улетел два часа назад. За это время никто не поинтересовался, зарегистрировался ли на московский рейс Герасимов Станислав Владимирович.
Ни слова не говоря, Стас подошел к бару, достал бутылку виски, сделал несколько глотков прямо из горлышка, потом выключил телевизор, встал напротив Николая и медленно, спокойно произнес:
— Ты, Коля, как и мои родители, думаешь, я свихнулся? Бросился на какую-то француженку в аэропорту, устроил скандал. Со мной все нормально, Коля. Я хочу, чтобы ты понял. Я не псих, хотя на моем месте любой мог бы свихнуться. Девка в аэропорту — никакая не француженка. Я не обознался. Она сидела в кабине водовоза. Она встречалась со мной в Москве и отправила меня в Выхино. Там я увидел своего бывшего сокурсника Михеева и разговаривал с ним около двух часов. Это мне не приснилось. Он не умер, Коля. Он вышел из зоны и хочет, чтобы я признался в том убийстве, которое совершил он пятнадцать лет назад. Вот, посмотри. Эта сука умудрилась засунуть мне в карман. Читай, Коля.