Анна Львовна, у которой в последнее время от худобы лицо сделалось еще длиннее прежнего и под глазами образовались синие пятна, все вздыхала и повторяла: "ах, сестрица!" или "ох, милая сестрица!". Но эти вздохи и восклицания не производили никакого впечатления на Настасью Львовну. За обедом почти никто не прикасался к кушанью и все молчали. Доктор, заехавший после обеда, объявил, что вряд ли
Матвей Егорыч проживет до утра. Скоро все один за одним на цыпочках собрались к постели умирающего. Он лежал, закрыв глаза; дыхание его было тяжело и неровно.
Маша стояла у его изголовья, прислонив голову к кроватной спинке; Владимир
Матвеич сидел на стуле у его ног с наклоненной головой, заложив пальцы за пуговицы вицмундира; Настасья Львовна перевертывала в руке пустую лекарственную банку и глядела куда-то неопределенно; Анна Львовна подносила ежеминутно платок к глазам и шептала: "ах, какое несчастье!". Осеннее солнце освещало эту картину.
- Маша! - сказал больной, приподнимая отяжелевшие веки.
Все вздрогнули при этом голосе. Маша подошла к изголовью.
- Мне тяжело дышать, Маша, - продолжал он слабым, едва слышным голосом, - положи руку мне к голове да не отходи от меня…
После минуты молчания он спросил:
- А Владимир здесь?
- Здесь, батюшка, - сказал Владимир Матвеич, вставая со стула.
Старик начал приподниматься, держась за Машу, и открыл глаза свои, ища сына:
- А! это ты? - поди ко мне.
Он начал пристально смотреть на него. Казалось, опять страшное сомнение начинало мучить его.
- Вот и мой час пришел, Володя… А ты мне дашь умереть спокойно?
- Что прикажете, батюшка? - у Владимира Матвеича навернулись на глазах слезы.
- Я прошу тебя… у меня одна просьба… не оставь мою Машу; не оставь свою мать… они без куска хлеба… не оставь их…
Маша дрожала всем телом; она не могла поддерживать отца, и Анна Львовна подбежала к ней на помощь.
Вдруг банка выпала из руки Настасьи Львовны и разбилась вдребезги; лицо ее судорожно подернулось, и с страшным криком: "Матвей Егорыч, прости меня! прости меня… я много перед тобою виновата!" - она почти бесчувственная упала к его постели.
- Поднимите ее! - сказал Матвей Егорыч.
Ее подняли и подвели к нему. Он пожал ей руку.
- Я давно простил всем, Настасья Львовна, - прости и ты меня.
- Ты ни в чем не виноват передо мной! - простонала она.
- Как ни в чем? Все мы люди. Оба мы виноваты перед Машей, очень виноваты… береги ее… Поправьте мне сзади подушки… Маша, Маша… поди ко мне… - Он протянул к ней руки и прижал ее к груди… - Ну, прощай, моя Маша, прощай, дитя мое, родное мое дитя… Когда я буду отходить, читай надо мною молитвы, - я хочу, чтоб ты читала. Дай мне перекрестить тебя… Над тобой всегда, всегда мое благословение… Господи, услыши молитву мою…