Пришли мы к тому, что я найду требуемую сумму. Но мне нужно было время. Мы договорились, что через два денька он зайдет ко мне и лучше, чтобы я был уже при деньгах, потому что ему терять нечего, и если что… И я согласился, и я его отпустил, хотя мог бы решить это дело сразу, не откладывая в долгий ящик. Отдавать ему деньги я не собирался: я уже понял, что это поезд в одну сторону и что мне придется доплачивать за каждую остановку, сколько бы их ни было впереди.
Два дня он не продержался – он допускал, что я могу исчезнуть, и позвонил на следующий вечер.
– Приезжай, – сказал я.
Он явился через пять минут, видимо звонил снизу из телефонной будки, следя за моей парадной. Он явно волновался и в то же время скрыто торжествовал – тюремный закон подтверждался еще одним примером: не было ничего проще, чем расколоть городского фраера, интеллигентишку – за такового он меня и принимал, поскольку я благоразумно умолчал о своем спортивном прошлом и воскрешении из полумертвых, впрочем, он моим прошлым и не интересовался.
Володька был удивлен, когда я, не предлагая ему раздеться, стал надевать зимнюю куртку.
– Чо ты? Давай капусту, и я того…
– Раскатал губу… – сказал я. – Мы договорились на завтра.
Он беспокойно посмотрел на меня, пытаясь прочесть мои мысли:
– Ты это куда? Капусту гони. Слово – закон.
– Капусту еще взять надо. Человек только сегодня объявился. Он мне должен.
– Ты чо, стрелку забил с ним?
– Догадливый, – сказал я, подхватывая спортивную сумку.
– А сумка зачем? – Володька верил и не верил мне.
– Кончай базар, – сказал я ему. – Хочешь денег, поехали.
Когда мы уже спускались по лестнице, я, чтобы развеять его подозрения, шлепнул сумкой о колено:
– На обратном пути продукты закуплю. На неделю.
Хлопок явно пустой сумки, в которой у меня были только полотенце и плавки, успокоил Володьку, привыкшего не верить, но так и не научившегося не бояться и не просить. Нарушив две из трех лагерных заповедей, мог ли он рассчитывать на успех… Мы сели в мою белую шестерку, стоявшую во дворе, я включил дворники, чтобы очистить заиндевевшее лобовое стекло, и вырулил на Средний проспект, забитый людьми, трамваями и машинами. Час пик уже миновал, но здесь возле метро «Василеостровская» народу было полно, и каждый второй пешеход норовил перебежать дорогу прямо у тебя перед носом. Нация самоубийц. Все страшно торопились, как будто было куда. Как будто все были заняты важными и неотложными делами. На дворе стоял всего лишь 1990-й год и делать было откровенно нечего ни дома, ни на работе. Володька сидел рядом, глядя вперед под машущие щетки дворников. Похоже, он не выспался, и их монотонное движение усыпляло его. Где он мог переночевать? Скорее всего, на вокзале. Я перемахнул через Тучков мост и по Кронверкской покатил вдоль Петропавловской крепости. В морозной дымке, выхваченный из мглы неба, летел над нами ангел на шпиле. Наверняка ему было холодно и одиноко там, на высоте 125 метров. Почти так же, как и мне – на сердце у меня лежала глыба льда.