— Ну, и зачем вам понадобилось выдумывать, будто вы умеете водить мопед?
— Вообще-то не особенно я и выдумывала. Я умею кататься на велосипеде, и мне казалось, что разницы большой нет.
— Опять врете. Признайтесь, вам просто не хотелось со мной ехать.
— Пусть даже так, — в конце концов посмотрела на него Рина, — но у меня были для этого некоторые основания.
— Это какие же? Утром я себя не так вел?
— Вот именно. Я даже не ожидала такой грубости и враждебности.
— Так и у меня тоже были для этого достаточно серьезные основания. Я из-за вас чуть не разбился!
— Я пыталась извиниться, но вы не позволили, вот я и не захотела ехать с вами…
— Нет, все-таки, право, ребячество какое-то! Вы не должны были садиться на мопед.
— А вы не должны были карабкаться по вантам как школьник, решивший покрасоваться перед девицами! Так какая же разница…
— Огромная! Я умею нырять.
— Слушайте, оставьте меня в покое, а? Уж лучше попасть под колеса, чем выслушивать ваши попреки.
Рина вскочила и чуть ли не бегом кинулась к мопеду. Она была настолько зла, что даже не подумала, с какой легкостью он ее догонит, и вскрикнула от испуга, когда он и впрямь схватил ее за руку, резко повернул к себе и, несмотря на сопротивление, крепко сжал за плечи.
— Именно это меня в вас и пугает. Вы готовы погибнуть под колесами, лишь бы не смотреть в лицо жизни. Ну так послушайте меня, любезная, хорошенько на сей раз послушайте. По части боли, страдания и, между прочим, вины вы у нас не монополистка. И такой монополии вообще ни у кого, ни у единого живого — но именно живого — существа нет. Неужели вы думаете, что я не задаю себе постоянно один и тот же вопрос: почему это я топчу землю, а все те люди мертвы? И я тоже знаю, каково это — желать смерти либо забиться в какую-нибудь дыру, где можно сделать вид, что ничего не произошло. Неужели вам действительно не приходит в голову, каково мне тогда было? Ведь это я разговаривал с тем человеком! Возможно, мне не дано понять, что такое потерять ребенка, детей. И не дай Бог, чтобы я когда-нибудь это понял. А вы должны благодарить Бога за то, что не пришлось пройти через дни и месяцы, когда точишь себя одним и тем же — а может, все-таки оставалось хоть что-то, что могло спасти этих людей, среди которых, между прочим, была самая близкая мне женщина.
Кил провел рукой по ее плечу, шее и неожиданно сильно сжал ее затылок. У нее даже слезы на глазах выступили. Ей было больно, но внезапно еще острее она ощутила его боль. И несмотря на все то, что их разделяло и даже отталкивало друг от друга, Рина поняла, какой это удивительный человек, сильный душой и телом, и в то же время беззащитный, добрый и очень, очень человечный. Впервые ей стало ясно, сколько же он перестрадал.