Рина задрожала. Сердце словно погрузилось в непроглядную мглу. Ей было знакомо это ощущение — пугающее, упорное, настойчивое, оно много раз посещало ее после смерти Пола. Сердце в этих случаях замирало, даже застывало, и боль проходила, потому что болью становилась сама любовь, любовь, обрученная со смертью.
Кил — живой, и она его любит, но вынуждена сдерживать себя, потому что черная мгла превратилась в жуткий страх утраты. Нет, любовь к Килу — это непозволительная роскошь, потому что снова наступит мгла, упадет черный занавес, воздвигнется черная стена, через которую не перебраться. Надо оставаться по ту ее сторону, укрыться за ней, воспользоваться этим убежищем. Рине не хочется влюбляться, и стена станет ей союзником.
Нельзя, нельзя было нырять в этот омут, нельзя — хоть и хотелось до боли — спать с ним, потому что теперь будет еще тяжелее. Наверное, увидев, что ее нет рядом, он догадался, что она дала себе слово больше к нему не приближаться. Но нюх у него звериный, и он попытается достать ее, бросит вызов, и ей придется принять позу оскорбительного равнодушия.
А разве получится? Ведь отныне всякий раз, как он попадется на глаза, она будет вспоминать прикосновение его рук, размах обнаженных плеч, которые кажутся особенно загорелыми на фоне белых накрахмаленных простыней.
Нет, это становится просто невыносимо. Надо пойти куда-нибудь, только бы не быть одной и не думать больше о нем. Надо разыскать Доналда, наверное, она ему нужна. Надо чем-нибудь себя занять.
Рина поспешно надела вязаную рубашку, шорты, спортивные туфли и выскочила на палубу. Постучавшись к Доналду, она с трудом заставила себя отвести глаза от соседней каюты, в которой жил Кил. Дверь распахнулась, и Доналд втащил ее внутрь.
— Ну наконец-то! Слава Богу. Я уже заходил к вам, но никто не ответил.
— Наверное, под душем стояла, — пробормотала Рина, надеясь в душе, что он не заметил, как она пунцово покраснела.
— Хотел же поселить вас поближе к себе. Ладно, не важно, оставим это. Прежде всего, хочу попросить вас об одолжении. Вы ведь знаете Салли Фитц, это наша физкультурница. Вчера ей сделалось чертовски нехорошо, и она до сих пор никак не придет в себя. Впрочем, не одна она — чуть не половина пассажиров вырубилась, в шторм-то мы попали приличный. Да, кстати, — спохватился Доналд, — как насчет чашки кофе?
— Неплохо бы.
— Сейчас приготовлю. Присаживайтесь. А я тем временем скажу, что нам сегодня предстоит.
Рина устроилась в просторном кресле у кровати. Доналд принес чашку дымящегося кофе и сел напротив. На нем была желтая трикотажная рубашка и темные шорты — в этом одеянии ему было на вид скорее не сорок, а двадцать, и что-то в озабоченном выражении лица делало его больше похожим на непоседливого юнца, чем на зрелого и ответственного, пусть и несколько эксцентричного, мультимиллионера.