Это случилось в самом начале пятницы 27 августа 1965 года, в первом часу ночи, когда мы с Диком приехали домой из Ливингстона совершенно без сил. Там проходил животноводческий аукцион, а мы тридцать часов кряду осматривали коров, делали прививки свиньям, обрабатывали телят и вели бесконечные споры с перегонщиками скота по поводу ветеринарных сертификатов. Начинался сезон продаж, и теперь вплоть до самой зимы меня ожидали такие же бесконечные четверги.
Я понимал, насколько опасно в конце долгого рабочего дня садиться за руль и в кромешной темноте катить сорок пять миль до дома по извилистым дорогам, но выбора у меня не было. Именно за эту работу Департамент сельского хозяйства платил мне жалованье. Поэтому помощь такого крепкого парня, как Дик, в то лето была для меня истинным благословением.
Дик изучал искусствоведение в колледже Алабамского университета, а, поскольку мы с Ян закончили Обурнский университет, считавшийся его основным конкурентом, язвительные шутки на эту тему не прекращались. Помню, как однажды утром я вошел в комнату Тома, служившую Дику спальней, чтобы сообщить ему последние новости о его альма-матер.
— Дик! Проснись! — громко прошептал я.
— В чем дело?
— Только что передали по радио, вчера ночью на университет Алабамы обрушился торнадо.
— О, нет! Что сообщают о разрушениях? — спросил он, садясь в постели.
— Говорят, на восстановление потребуется два миллиона долларов! — объявил я и вышел из комнаты, зажимая руками рот и изо всех сил пытаясь сдержать хохот, чтобы не разбудить детей.
Я понимал, рано или поздно Дик отыграется, но пока что от души наслаждался произведенным эффектом.
Не могу забыть первый визит Дика в парикмахерскую Чэппела — он доставил мне истинное наслаждение. Сначала оба парикмахера, Чэппел и Миатт, приняли его за моего брата — оба мы были высокими, носили очки и комбинезоны с зелеными пятнами, оставленными коровьими экскрементами.
— Вы учитесь в колледже? — поинтересовался Миатт.
— Да, сэр, — ответил Дик.
— И за что собираетесь приняться?
— Сэр? — Дик явно не понимал, что имеет в виду Миатт.
— Он спрашивает, какой предмет у вас считается основным.
— Искусство. Я изучаю искусствоведение, — с гордостью сообщил Дик.
В комнате повисла тишина, которую нарушало лишь пощелкивание ножниц Чэппела и мурлыканье радиоприемника. Посетители, ожидавшие своей очереди на стрижку, отложили журналы и уставились на нас.
— Что он сказал? — переспросил туговатый на ухо Чэппел.
— Сказал, что изучает искусство, — проорал Миатт.
— Искусство? Как писать картины и все такое?