«Тролли, — с грустью думал он. — Вот что это такое». Люди религиозные верят, что миром правит Бог. Атеисты полагают, что над всем стоит равнодушная природа. Но на самом деле это тролли. Маленькие безжалостные гомункулы в кожаных курточках с множеством застежек-молний. Они прячутся за задником сцены, на которой играют жизнь, и стараются доставить людям как можно больше страданий. Удовлетворяют собственное любопытство. Всюду суют свой нос, грозят пальцем. Шторм слышал, как они громко потешаются над ним.
Да, в своем деле они преуспели. Стоило Шторму перейти мост и оказаться на южном берегу, как острая боль, точно стрела, пронзила все его существо: пример феноменальной жестокости природы. Поганые тролли.
София стояла, облокотившись о каменный парапет, и задумчиво глядела вниз, на бурую, грязноватую воду Темзы. Увидев Шторма, она сразу выпрямилась. Щеки ее зарумянились от холода. На ней было синее пальто с поднятым воротником, а на голове шелковая косынка, из-под которой выбивалась прядь черных волос. Она казалась такой, какой Шторм видел ее в первый раз — холодной, высокомерной, неприступной. Держалась раскованно и вместе с тем неестественно прямо, с вызовом. На губах ее играла легкая, ироничная полуулыбка-полуусмешка. Шторм хотел что-то сказать, но от восторга и изумления у него перехватило дыхание, и лишь облачко пара вырвалось у него изо рта.
Он подошел к ней. Некоторое время оба молчали, не зная, что сказать. Наконец она подала ему свою тонкую, изящную руку, и он поспешно — и бережно — пожал ее.
— Спасибо, что пришли, мистер Шторм, — промолвила София.
Они молча пошли по набережной. Вокруг летали, парили, садились на воду и вновь взмывали в небо, оглашая воздух пронзительными криками, белые чайки. На противоположном берегу Темзы открывалась панорама Уайтхолла. Шторм лихорадочно соображал, пытаясь найти нужные слова. Сказать он сейчас должен был только одно, но заставить себя сделать это не мог. Он не мог говорить с Софией о своей болезни, как женатый человек, оказавшись в подобной ситуации — и почувствовав то же, что чувствовал теперь он, — не смог бы заговорить о том, что у него есть жена. Шторм боялся разрушить последнюю, пусть даже иллюзорную надежду.
Так они шли и молчали, и он украдкой бросал на нее робкие взгляды. Внезапно София остановилась.
— Я боюсь… — Она не договорила и вдруг рассмеялась.
Шторм смущенно улыбнулся.
— Боюсь, я… — София прикрыла ладонью ют; у нее тряслись плечи. — Боюсь, что… — Но все ее попытки побороть приступ смеха оказались тщетны. Она попятилась и нетвердой походкой направилась к парапету. Шторм, продолжая глупо улыбаться, почесал затылок. София, обхватив себя руками за плечи, пыталась унять неуместный смех и виновато поглядывала на Шторма, но ничего не могла поделать. Закрыв лицо ладонями, она ждала, когда к ней вернется самообладание. — Боюсь, первые впечатления обо мне у вас не слишком благоприятные… — Продолжить она уже не смогла. Смех буквально душил ее. Она привалилась к парапету, сотрясаясь от хохота.