— Вы видите? Видите? — обращалась она к изумленной толпе. — Мой мальчик пытался выбраться Тук-тук. Тук-тук. Я слышала его. Все это время он рвался ко мне.
Вглядевшись в лица людей, я понял, что должен действовать без промедления. Именно тогда мне в голову и пришла мысль обвинить в случившемся иудеев.
Прошло несколько месяцев с тех пор, как мне впервые предложили умертвить младенца. Я уже отходил ко сну после вечерней молитвы, когда пришел Ансельм и, не говоря ни слова, повел меня в свою келью. В келье сидел незнакомец, облаченный в одежды ордена храмовников, о котором мне доводилось слышать от пилигримов, возвращавшихся из заморских стран. На свои плащи монахи этого ордена нашивали ярко-красный крест.
На столе стояла небольшая жаровня, на ней — котелок. Лицо странствующего монаха было окутано паром, поднимавшимся над сосудом. Горящие уголья отбрасывали зловещий отблеск на его балахон. Так я впервые встретился с братом Уильямом, который незадолго до этого прибыл из Иерусалима.
Я не исповедуюсь и не ищу себе оправданий. Едва перешагнув порог, я понял, что замышляется что-то недоброе. Сгорбленные фигуры, лица, склонившиеся над котелком, — такова была обстановка, в которой мне открылся чудовищный замысел. Пар с едким, кисловатым запахом и призрачный красноватый свет послужили зловещим фоном злодейского заговора и составили — в моем воображении — его кровавую ауру.
Уильям приблизил ко мне лицо, и его черные глаза засверкали.
— Скажи мне, — промолвил он низким и вкрадчивым голосом, — зачем ты стал монахом?
Я кратко поведал ему, что попал в аббатство в возрасте восьми лет, что воспитывался здесь и что ничего не знаю о мирской жизни.
— Однако ты по собственной воле принял постриг, — продолжал Уильям. — Ты добровольно принес обеты нищеты и послушания.
— Да.
— И по собственной воле принес обет целомудрия.
Я потупил взор:
— Да, и обет целомудрия.
— Ты решил посвятить свою жизнь трудам и молитвам. В надежде на вечную жизнь и вечное блаженство потом.
— В Писании сказано, что каждый, уверовавший в Него, получит жизнь вечную, — осторожно сказал я.
Уильям молча кивнул.
Каминными щипцами он снял котелок с жаровни и поставил его на стол, чтобы остудить. Только тут я заметил, что в котелок опущена бечевка. Кончик бечевки свисал по стенке, и Уильям время от времени слегка подергивал за нее, как делают рыбаки, желая раздразнить ленивую рыбу.
— Ты посвятил свою земную жизнь Христу, потому что Он предлагает тебе жизнь вечную на Небесах, — храмовник многозначительно усмехнулся. — А что ты скажешь, если я пообещаю тебе то же самое — только не после смерти, а здесь и сейчас?