Перспектива открылась довольно странная. В тупике царила кромешная тьма. Вздымавшиеся по обе стороны каменные стены, казалось, во что бы то ни стало стремятся сомкнуться. Между стенами маячили очертания «мерседеса». А дальше, за машиной, в полнеба вставал зловещий силуэт черной башни со шпилем. Можно было только догадываться, что это здание церкви. Оно-то и замыкало собой тупик.
Бернард колебался. Было тут еще нечто весьма странное: из стоявшего в самой глубине каменного мешка приземистого здания лилось призрачное голубоватое сияние. Затем он заметил желтую вертикальную полоску света — как из окна, на котором неплотно задернули шторы. Он глубоко вздохнул. Сердце бешено колотилось. Ладони покрылись липким потом.
Решившись. Бернард юркнул во двор.
Он двигался с кошачьей грацией — пригнувшись, выставив вперед руки, стреляя глазами по сторонам, — и все его движения были подчинены одному-единственному всепоглощающему чувству — животному страху. Взгляд его то утопал в темноте, то выхватывал из нее очертания мусорных баков, то вдруг упирался в мрачную махину «мерседеса», готового, казалось, в любой момент встать на дыбы и прыгнуть. Тьма смыкалась над головой.
Подкравшись к машине, он сквозь заднее стекло заглянул в темный салон. Оттуда не доносилось ни шороха, ни звука. Тишина. Однако из-за темноты он не видел, что делается на полу перед задним сиденьем, и взгляд его не мог проникнуть сквозь спинки переднего.
И все же Бернард протиснулся дальше, между каменной стеной и стоявшим практически вплотную к ней «мерседесом». Кирпичи царапали куртку, дверная ручка уперлась в пряжку ремня. Наконец он удостоверился, что в машине никого нет.
Обогнув «мерседес», Бернард едва ли не на четвереньках двинулся дальше, к замыкавшей тупик громаде. Гонимые ветром облака цеплялись за церковный шпиль. Увенчанная островерхим куполом небольшая шестигранная апсида по мере приближения росла на глазах, становясь все внушительнее и грандиознее. Все его чувства были обострены до предела, нервы напоминали обнаженные электрические провода. Он вдруг стал различать все запахи — не обычные запахи, вроде тех, что исходят из мусорных баков, — нет, запахи грязных подошв и сигаретных окурков, втоптанных в тротуар, едва уловимый запах моря, который нес с собой юго-западный ветер, — и ко всему этому примешивалось разлитое в воздухе благоухание лимона, по силе сравнимое только с запахом его собственного страха. Еще он слышал звуки — и из привычной какофонии ночного города его слух выделял то взрыв хохота, то детский плач. Но теперь он слышал и другое. Он был абсолютно уверен: из-за мрачных церковных стен до него долетали чьи-то голоса. И это зловещее голубоватое свечение. Теперь он видел: оно сочилось сквозь витражное окно. Ему даже показалось, что он узнает библейский сюжет: Христос, воскрешающий Лазаря. И еще он обнаружил, что вертикальная полоска желтого света пробивается не из окна, на котором неплотно задернуты шторы, а из стрельчатой амбразуры, устроенной в каменной кладке. Хотя свет был слабый, широко распахнутые глаза Бернарда, привыкшие к темноте, реагировали на него как на вспышку молнии. Но эта молния завораживала и притягивала.