Сунув руки в карманы, Пуллод подошел к старой леди.
— Ну, кажется, все в порядке? — спросил он неожиданно севшим голосом: церковные стены действовали даже на его голосовые связки.
— Да-да, — буркнула Харпер Олбрайт, не переставая тыкать тростью в каменных рыцарей.
Пуллод обвел взглядом жуткие физиономии, теснившиеся на фризах, и устало вздохнул.
— А вы уверены, что именно здесь видели этого Яго в последний раз?
Харпер кивнула:
— Я не слишком надеялась застать его, но все же решила проверить. Меня насторожили его слова: то, что он говорил о собственной избранности. Видите ли, у меня такое чувство, что он не только следует за канвой всех этих историй, но пытается, так сказать, поселиться в них. Он словно решил, что все они, так или иначе, о нем — что он является своего рода прототипом. Поэтому я решила, что он, возможно, захочет разыскать места, которые каким-то образом связаны с основным сюжетом. Это нужно ему для оправдания своих замыслов.
— Ага, — притворно-серьезно протянул Пуллод, из последних сил сдерживая улыбку.
Харпер Олбрайт смерила его колючим взглядом:
— Инспектор, на ваше понимание я не рассчитываю. Все, о чем я вас прошу, это дать мне знать, когда вы найдете машину Бернарда.
Пуллод, словно нашкодивший школьник, опустил глаза и кивнул.
— Да-да. «Моррис», модель «майнор». Сделаем.
Сквозь линзы очков Харпер Олбрайт, казалось, видела его насквозь.
— Да уж, пожалуйста, сделайте, — процедила она сквозь зубы. — Потому что независимо от того, верите вы мне или нет, факт остается фактом: у нас не очень много времени.
До Бернарда словно сквозь сон донеслись удары церковного колокола. Сознание возвращалось медленно. Где он? Что с ним произошло? В голове кружилась одна-единственная мысль: «А все-таки скверная штука — жизнь».
Он с трудом разлепил веки.
Ни-че-го. Полная тьма. Пустая и черная. Апофеоз тьмы. Он ощутил, что лежит в крайне неудобной позе — на спине, скрючившись, — неловко подогнув колени и прижимая ладонь к лицу. В воздухе висело густое зловоние. От запаха рвоты дико мутило. Его плечо упиралось во что-то комковатое и вязкое, и это «что-то» медленно просачивалось сквозь рубашку. Остро пахло мочой, кожа в районе паха и бедер зудела.
Голова раскалывалась, боль становилась невыносимой. Ощущение у него во рту просто не поддавалось описанию.
Что ж, ему не впервой просыпаться в таком состоянии. Впрочем, нет, пожалуй, это не просто похмелье. В голове всплыли обрывки воспоминаний. Церковь… Распятие… Стон… Человек на кресте… Поднимает голову… Его глаза…
Бернард издал странный клекот, которого испугался сам. Казалось, что тьма становится осязаемой. Смыкается над ним. Теснит грудь. Сдавливает горло. Погребает…