— Мне хотелось бы знать. — Он говорил очень тихо, едва шевеля губами, но она прекрасно слышала каждое слово. — Так мне было бы легче.
— Что ты хочешь знать?
— Правда ли, что… если весь триптих, целиком, будет у него, правда ли, что тогда он сможет воссоздать синий камень? Правда ли, что тогда он — на крови собственных детей — сможет жить вечно?
Харпер отняла руку от набалдашника и похлопала Бернарда по колену.
— Не верь ни во что, — сказала она. — Это единственный способ защитить себя.
На лице Бернарда румянцем вспыхнул красноватый блик мигалки. Он горько усмехнулся.
— Если я не буду ни во что верить, что защитит меня от самого себя?
Харпер задумчиво сдвинула брови и опустила глаза.
— Ни во что не верь, — прошептала она. — И уповай на Всевышнего.
Больше никто не произнес ни слова.
Ворота, что вели в Белхем-Грейндж, окутывал густой туман. Откомандированный в поместье местный констебль, прежде чем обнаружить их, дважды проскакивал мимо. Но заметив наконец распахнутые чугунные створки, он не стал в них въезжать, а свернул на узкую проселочную дорогу и остановился, не выключая фары.
Столбы света утопали в вязкой, зыбучей массе которая жила своей жизнью, ворочалась и, подобно гигантской медузе, шевелила щупальцами. Констебль, молоденький, смазливый блондин с голубыми глазами, перед которыми не устоит ни одна женщина, сидел за рулем, вперившись взглядом в ветровое стекло.
Какое-то время он не видел ничего, кроме тумана, клубившегося среди нависавших над узкой аллеей ветвей.
Но вот из туманной мглы соткался силуэт. Аморфный, расплывчатый, он, по мере приближения к машине, приобретал все более отчетливые очертания.
Наконец фигура вступила в полосу света. Это был мужчина — высокий, с длинными черными волосами, демоническим лицом и насмешливым, гипнотическим взглядом. Он был в белом костюме-тройке и зеленых перчатках.
Подняв руку, он приложил указательный палец к брови в знак приветствия.
Констебль почтительно кивнул и отсалютовал своему хозяину.
Затем он развернулся и покатил прочь. Вскоре его машина исчезла в белесой мгле.
Яго заложил руки за спину и как ни в чем не бывало зашагал к дому.
Шторм, как прежде, стоял у окна, вглядываясь в ночь. Он рассеянно застегнул рубашку, заправил ее в брюки. Снова и снова он спрашивал себя: существует ли на свете такая вещь как благодать? Возможно, думал он. Возможно, то, что он чувствовал в этот самый отрезок времени, и было снизошедшей на него благодатью, тем, что верующие люди называют милостью Божией. Как знать? «Я люблю тебя, Ричард. Тебе пора ложиться спать». Для него это было как снег на голову. Как гром среди ясного неба. Черт побери, да он просто не заслужил ничего подобного.