Однако момент улетучился так же внезапно, как и возник. Шторм даже подумал, уж не померещилось ли ему. София презрительно хмыкнула и отвернулась. Шторм не знал, что сказать, и только нервно усмехнулся. Помявшись, он нерешительно заметил:
— По-моему, все эти картины навевают мрачные мысли. Вам не страшно оставаться здесь одной?
— Нет, — отрезала она, глядя ему в глаза, и добавила таким страстным тоном, что Шторм не поверил своим ушам:
— Я люблю это место. Только здесь я хотела бы умереть.
Шторм возвращался домой, на сердце у него было тревожно. Все вокруг представлялось ему чужим, враждебным и непонятным. Предчувствие чего-то недоброго, зарождаясь в глубине души, казалось, выплескивалось на улицы, ставшие вдруг мертвыми, пустыми.
Он шел пешком. Пиккадилли. Найтсбридж. По улицам проносились такси и двухэтажные автобусы. Хмурые облака нависли над Триумфальной аркой, над конной статуей «Железного Герцога»[25]. Купол «Харродса», точно рождественская елка, был усеян яркими огоньками. Прохожие зябко ежились. В глазах Шторма все выглядело чужим и холодным. Мертвым.
На Фулем-роуд стояла старая больница, кирпичное викторианское чудище за каменной оградой, над которой нависли ветви акации. Когда Шторм, засунув руки в карманы и понуро повесив голову, брел мимо, на него залаяла черная собачонка. Хозяйка, пожилая женщина, с трудом удерживала ее на поводке. Собака свирепо скалила зубы и злобно рычала. Шторму пришлось прижаться к стене. Наконец женщина, рассыпаясь в извинениях, оттащила вздорную псину. Инцидент оставил неприятный осадок в душе, и Шторм почувствовал себя еще более затравленным.
«Что я здесь делаю? — спрашивал он себя. — В незнакомом городе, среди чужих людей. Что я здесь потерял? Неужели и вправду призраков?» Но ведь еще недавно эта идея отнюдь не казалась ему абсурдной. После всех фильмов, которые он сделал, подобный шаг представлялся вполне логичным. Вроде того, что София говорила об эпохе Просвещения и романтизме: это был его личный поиск веры, духовности, его ответ холодной рациональности здравого смысла, всем этим ученым и докторам с их равнодушными, бесстрастными минами. Словом, еще совсем недавно он находил свое поведение вполне оправданным.
Теперь же он самому себе казался смешным. Смешным, нелепым, безрассудным. Носится здесь, за пять тысяч миль от дома, с какой-то сумасбродной старухой, сходит с ума по девчонке в два раза моложе его, теряет драгоценное время…
Наконец показался его дом, приземистое, распластавшееся, точно жаба, бетонное строение. Поглощенный собственными мыслями. Шторм, не замечая дремавшей за стойкой консьержки, мимо лифтов прошел прямо к лестнице. Он по-прежнему чувствовал себя загнанным зверем. Ему казалось, что за ним по пятам следует нечто неотвратимое и ужасное, ему даже слышался за спиной звук шагов, приглушаемый толстым зеленым паласом. У него тряслись поджилки.