до икоты, до рвоты напившийся век
отползает на старческих хрупких костях…
Он свое отгулял, отскрипел, оттянул,
отбоярил, отмыкался, сник, отмаячил,
но под тяжестью век и провалами скул
он ещё пограничных — невымерших — прячет…
Неуклюжих мальков, голубую икру,
генофонд, искореженный «гамма» и «бета»…
Век в заботе о вечности:
«Я не умру,
если будут они, если выживет эта
ненадёжная завязь, посмертная связь —
снегири, зимородки, верблюжья колючка…»
Замерзает на пальцах осенняя грязь…
Век ещё озабочен — уже развалючен…
С ним ещё до конца расплатились вполне
равнодушно, безжалостно, честно и зрело —
ироничной усмешкой,
пристрастьем к струне,
каплей зелья,
дурными болезнями тела.