— Ну, кажется, уснула наконец, — сказала Виэни, входя в кухню. — Ты уж, Ксанта, сделай милость, визжи потише.
— Уж постараюсь, — ответила Ксанта со смешком.
Очень осторожно, опираясь на плечи женщин, она забралась на табурет. Хейли, дочка Виэни, повинуясь знаку матери зачерпнула воды из бочки в серебряную чашу, и шесть женщин, встав в круг, медленно пошли хороводом вокруг Ксанты, брызгая на нее водой из чаши и приговаривая:
С гуся-то вода,
С деток вся хвороба,
Прочь долой
С матушкой-водой.
Водичка-то текучая,
Наши детушки растучие…
Вода была ледяная. Ксанта морщилась, хихикала, закрывая лицо руками, но визжать и правда не визжала. Потом Дарисса достала кожаный расшитый бисером мешочек, и женщины по очереди положили в него золотые монеты: кто одну, кто две, кто три — по числу принятых Ксантой детей.
Наконец обряд был окончен, Ксанту сняли с табурета, и все уселись за стол. Дарисса, как самая старшая и уважаемая здесь, разливала вино; Ксанта резала для Хейли шеллу — особый молочный пудинг с миндалем, которому приписывалось чудесное свойство быстро восстанавливать силы недавно родившей женщины и наполнять ее грудь молоком. Пошли разговоры — молодые матери рассказывали о первых словечках и проделках своих крошек; женщины постарше вспоминали, чего натерпелись от своих деток. По молчаливому согласию о мужчинах в этот вечер не вспоминали, так что когда очередь дошла до Ксанты, она не стала хвастаться сноровкой и смекалкой Дреки, а вместо этого рассказала известную ей еще со времен Королевства байку о маленькой девочке, которая упала и разбила себе лоб.