Измена в имени Твоем (Абдуллаев) - страница 27

«Кажется, все в порядке», – холодно подумал Герлих. Ее рука по-прежнему покоилась на его груди.

ГЛАВА 7. МАРИНА ЧЕРНЫШЕВА

Они встретились в аэропорту. На этот раз женщина была в темно-синем брючном костюме. Бросался в глаза ее ярко-красный шарф. Он первым заметил ее. Подойдя, он приветливо поздоровался.

– Вы отлично сегодня выглядите, – искренне сказал Кохан.

– Спасибо, – кивнула Марина. В поездках за рубежом она обычно представлялась как Мария Чавес. Так было гораздо удобнее. Не нужно было придумывать себе легенду, меняя ее после каждой поездки.

Она знала, что Кохан – не настоящее имя агента, который на этот раз будет работать с ней в паре. Но по строгим правилам конспирации она не имела права знать подлинное имя человека, с которым должна была проверить агентурную сеть и, возможно, рискнуть своей жизнью, если один из агентов оказался уже раскрытым западногерманской контрразведкой.

В самолете у них были билеты первого класса. Усевшись в первом ряду, он сразу заказал себе красное вино, а она попросила мартини. Но обратила внимание на его выбор. Видимо, что-то мелькнуло в ее глазах, если после того, как принесли вино, он, не поворачивая головы, объяснил:

– Я живу в Аргентине и поэтому должен привыкать к местным традициям. А там больше любят вино, чем пиво.

– Вы всегда так чувствуете настроение своего партнера? – тихо спросила она.

– Иногда, – усмехнулся он. – Просто я подумал, что вы обязательно обратите на это внимание.

– Я действительно обратила внимание, – призналась Марина, – но решила, что вы просто больше любите вино. Среди западных немцев встречались и такие.

– Но я ведь типичный восточный немец, – улыбнулся он уголками губ, – а у нас всегда предпочитали пиво. Или русскую водку.

– Вы родились после войны? – спросила она.

– Да. Мои родители жили тогда в Дрездене. Вернее, в том месте, где еще что-то оставалось от города. Они переехали туда из Лейпцига. Отец был партийным функционером, и его перевели в Дрезден почти сразу после войны. Я был четвертым ребенком в семье. Просто мы жили несколько лучше других.

– Они живы?

– Нет, – просто сказал он. – Они разбились, когда мне было четырнадцать лет. Говорили, что это было сделано специально. Шепотом рассказывали про «Штази». Но никто ничего так и не узнал. Уже позже я попытался что-либо выяснить, но никаких документов на этот счет мне найти не удалось. Или мне их просто не дали. Никто ведь не знал, как я поведу себя, вдруг узнаю о причастности собственного ведомства к смерти моих родителей. А ваши родители живы?

– Мама жива, – кивнула она.