Однако гуляй-город я бросать не собирался. Пускай мы бросим все, что угодно, но не его — в какой-то мере мое родное детище. Разумеется, изобрел его не я, и произошло это давным-давно, однако под моим руководством строители внесли в него этой весной столько новшеств, что в какой-то мере гуляй-город и впрямь стал мне родным.
Ведь что он представлял собой раньше? Подвижное укрепление, состоящее из нескольких сборных деревянных щитов с железными скрепами и отверстиями для стрельбы из ручниц и луков. Проще говоря, стена, причем не очень длинная, — всего-то сотня метров. При всех своих несомненных достоинствах недостатков он имел массу, и главный — отсутствие возможности для круговой обороны. То есть гуляй-город преспокойно можно обогнуть и выйти во фланг или вообще в тыл обороняющимся.
Теперь совсем иное. В случае необходимости щиты быстренько вынимались из крепежа и переставлялись в любом порядке. Надо — и в течение нескольких часов стена резко превращалась в правильный круг, неприступный с любой стороны, образовывая укрепление мини-города.
Разумеется, щиты и раньше можно было сдвинуть, но если загнуть концы, то образовывалось место максимум для полутысячи ратников, да и то при условии, что на каждого придется чуть больше квадратного метра. Мизер. К тому же вести бой одновременно в такой обстановке могла от силы пятая часть обороняющихся, а это всего сотня.
Зато сейчас эта стена тянулась чуть ли не на два километра, а то и больше, позволяя при образовании круга драться сразу двум тысячам, а с учетом дополнительных приспособлений, образовывающих как бы второй ярус, четырем.
Попыхтеть, конечно, пришлось изрядно, причем поначалу не строителям, а мне, убеждая Воротынского и отчаянно давя на него авторитетом иноземных слов, собранных мною без разбора в одну большую кучу. Наряду с «дислокацией» и «диспозицией», имеющими отношение к военным терминам, я приплел туда все, что помнил, включая гинекологию, дискуссию, олигархию, мастопатию и даже предстательную железу.
Под конец я заметил, что именно благодаря столь внушительным размерам наш гуляй-город станет таким могучим пенисом, благодаря коему мы устроим крымчакам небывалый доселе массаж анального отверстия, который каждый воин Девлет-Гирея запомнит на всю оставшуюся жизнь. Если уцелеет, разумеется. Что-то вроде шоковой сексотерапии. На робкую просьбу обалдевшего Воротынского пояснить смысл последних фраз я многозначительно ответил, что это нечто вроде жаргона гишпанских сакмагонов, но если кратко — то очень больно, а местами унизительно. Во всяком случае, маврам эта процедура была не по душе. Лишь тогда князь, тяжело вздохнув, махнул рукой: